Зимние солдаты
Шрифт:
И вещи на столе, за которым я сижу, тоже напоминают мне о море. Обработанный прибоем кусок дерева; несколько причудливых ракушек; астролябия; запечатанная, лежащая на боку на подставке бутылка. Внутри бутылки – модель двухмачтового, похожего на траулер судна с красными косыми парусами. На подставке надпись: «Научно-исследовательское судно ГЕРОЙ, Национального научного фонда США. Модель сделана Доном Хуббардом для коммандера ВМФ США (в отставке) Р. Л. Дейла, 1980». Да, Боб хорошо знает это судно. Как представитель этого Национального научного фонда он следил за его постройкой в конце шестидесятых годов. Оно ведь строилось всего в шестидесяти милях отсюда. Именно тогда он влюбился в эти места, в этот состоящий из островов и заливов берег штата Мэн.
Дом Боба Дейла на острове Хакамок
Здесь же на столе стоит небольшая, сделанная из бронзы, покрытая зеленью скульптура: лошадь высотой около четверти метра. Странная лошадь, свободно мчащаяся без узды и поводьев с немыслимым для животного выражением счастья на морде. Так могут изображать животных только какие-нибудь китайцы, подумалось мне.
– Да! – сказал радостно Боб. – Это копия той знаменитой «Летящей лошади Ганзу». Я купил ее в Китае сразу после того, как уехал от тебя из Москвы, по дороге в свой Кантон…
И я вспомнил о том, зачем я здесь и что мы должны писать книгу. О чем? Толком еще сами не знаем, но главное ясно – о наших жизнях. И я начал писать.
Итак, родился я в Москве, но первые годы своей жизни провел в центральной и южной России. Мои родители: отец – Зотиков Алексей Васильевич и мама – Суханова Наталья Ивановна, не были москвичами. Папа родился в селе под Тамбовом, а мама – в селе под Воронежем. Эти старинные русские города расположены в нескольких сотнях километров на юго-восток от Москвы.
Судьба распорядилась так, что года за два до моего рождения папа как студент знаменитой в России Тимирязевской сельскохозяйственной академии готовился стать специалистом по выращиванию сельскохозяйственных злаков (рожь, овес, пшеница). И мама была студенткой той же самой академии, только специальностью ее должна была стать агрохимия – все то из химии, что было связано с сельским хозяйством.
Тамбов и Воронеж, если смотреть из Москвы, почти рядом. Поэтому земляки, мои мама и папа, познакомились и подружились. А скоро образовалась молодая семья, первенец которой, то есть я, появился на свет в роддоме больницы той самой Тимирязевской академии.
Сын управляющего
Мои родители окончили Тимирязевскую академию как раз тогда, когда закончился НЭП. Многие талантливые бизнесмены, не прочитавшие за этот период ни одной книжки, оказались совсем не у дел, а родителей – к тому времени специалистов с высшим образованием – послали по распределению в один из больших совхозов в Сумской области. И очень скоро папа был уже управляющим огромного совхоза, с территорией, занимающей тысячи гектаров земли.
Большинство совхозов располагалось на земле, принадлежавшей раньше царю или очень крупным землевладельцам. Работники этих совхозов получали твердые зарплаты, не зависящие от урожаев. Наверное, поэтому я не видел тех миллионов голодающих, которыми была заполнена южная Россия. Наоборот, наша семья жила в это время очень хорошо.
У нас была огромная, оставшаяся, видимо, от старого управляющего квартира. Для детей – меня и моего младшего брата, совсем маленького – была няня, молодая деревенская девушка. Мы звали ее «тетя Дуня» и очень любили.
Автор во время работы над книгой на острове Хакамок
Я помню, что у нас с братом была отдельная спальня. Перед сном мама или тетя Дуня приносили мне попрощаться на ночь ручную белочку, которая жила у нас. Белочка всегда обедала вместе с нами и была баловнем всей семьи. У нее было свое отдельное место за нашим огромным, накрытым белой свежей скатертью столом. Когда мы ели вареники, она брала из своей тарелки двумя лапками-ручками казавшийся на ее фоне огромным вареник и быстро-быстро обкусывала его по краям своими острыми зубками. Так быстро, что скоро от вареника ничего не оставалось.
Я думал, что белочка совсем ручная и любит меня. Когда ее приносили попрощаться на ночь, мне казалось, она радостно забивалась в постель и целовала меня, а потом тете Дуне стоило труда поймать ее в пространствах и складках между одеялом, простыней и моим тельцем в пижамке. Но это не воспринималось всеми тремя как попытка одного из нас убежать. Это была веселая игра, ритуал, предшествующий сну в просторной, свежей спальне. Тот запах чистоты и свежести я, кажется, помню до сих пор.
Только две неприятности и запомнились мне от того времени. Одна была связана с белочкой. Она каким-то образом выскочила на улицу и перебралась на ближайшее дерево аллеи. Ребята всего поселка с радостным свистом и гамом бежали за ней от дерева к дереву, но так и не остановили ее, и белочка убежала в лес. Это наша-то белочка!
Остров Хакамок в шхерах атлантического побережья северной части США. Здесь началась работа над рукописью «Зимних солдат»
Второй случай произошел со мной самим. Однажды во время гуляния с тетей Дуней я нашел огромную кучу только что сваленных, свежих, прекрасно пахнущих досок. Начал лазать по ним, но они вдруг соскользнули, поехали, и левая моя нога оказалась в ловушке. Стояла холодная осень, октябрь, наверное, поэтому ноги защищали добротные барчуковские кожаные сапожки. Да и доски-то двинулись, наверное, самую малость – только взяли ногу в плен, прижали, не причиняя реального вреда. Но я навсегда запомнил чувство попавшего в капкан зверька. Этот капкан сразу не удалось открыть ни мне, ни плачущей тете Дуне, ни даже подбежавшим чужим людям.
Но это были еще не беды. Настоящая, большая беда лишь приближалась. Начало ей было, наверное, положено очень высокими эмоциональными нагрузками, связанными с работой отца. Конец двадцатых годов в России был таким тревожным и неопределенным. Бедные, голодные, обозленные крестьяне, а то и просто банды уголовников встречались повсюду, особенно по ночам. У маленького мальчика возникало чувство гордости, когда он видел, как отец и его кучер, собираясь в дальний район, осматривают детали прекрасной тачанки и треплют ласково мощных, откормленных лошадей. Он не обращал внимания на то, как внимательно они осматривали свои револьверы и винтовки, с которыми во время этих поездок не расставались. Мальчик не знал, что отец и его кучер всегда были готовы к ночным схваткам с любым противником. Но однажды отец, вытирая лицо после утреннего умывания, закрыл полотенцем один глаз, оставив открытым второй, и вдруг понял, что второй его глаз не видит.
Конечно, сначала я ничего не узнал. Только когда отец прошел все консилиумы местных светил, был послан ими в Москву и вернулся, мама с плачем рассказала, что у папы ослеп один глаз, «на нервной почве», и что ему теперь надо менять работу на гораздо более спокойную. А главное – папа должен теперь почти постоянно лечиться. Значит, надо жить в Москве, потому что только там есть знаменитый профессор Авербах, который может сделать так, что второй глаз папы, хоть и будет слепнуть постепенно, но не ослепнет так же внезапно, как первый.