Зимние солдаты
Шрифт:
Тамбовская духовная семинария была учебным заведением довольно высокого уровня, конечно. Там и все общеобразовательные предметы проходились: математика, физика, химия. И, конечно, обязательным было изучение священного писания, различного направления богословских предметов и наук. А если семинарист хотел идти дальше, быть не просто рядовым священником, а стать протоиереем или выше, для этого была уже Духовная академия.
– А ты сам, папа, с удовольствием учился, хотел быть священником?
– Нет. Не хотел… Нет, у меня никогда желания не было… Я и не верил в это дело…
Отец замолчал. Чувствовалось, не хотелось ему говорить об этом, но потом улыбнулся:
– Давай лучше шутку расскажу из времен моей семинарии. Мою фамилию Зотиков переделали в Жопиков. А то и просто «Жопа» звали. «Ты куда пошел?» – «К Жопе пошел».
Я захохотал, папа тоже…
– Вообще, скажу, обучение было неважное. Но оно давало много в смысле воспитательном. И с разных сторон. Там ведь большой надзор был. Когда мы жили в духовных училищах, за нами смотрели меньше. Стенка на стенку дрались, хоть и были кругом надзиратели.
– Значит, условия в семинарии-то лучше были, чем в училище?
– Конечно, лучше. Даже одежда была другая. В училище мы все ходили просто в пальто. Черные такие пальто с пуговицами. А в семинарии была уже обязательная форма: блестящие пуговицы, и петлицы, и фуражка форменная с кокардой. Так что форма настоящая была. Как в гимназии, так и в семинарии одевали по форме все эти шесть лет.
Среди семинаристов кулачного боя уже не случалось. За ними следили воспитатели, надзиратели, учителя, а, кроме того, в семинарии из училищ брали далеко не всех. Учились там долго. Оканчивали семинарию обычно лет в двадцать с лишним – года в двадцать два, двадцать три. А начиналось обучение в семинарии лет с шестнадцати, семнадцати. Закона четкого не было. Кое-кто приходил в нее из училища и восемнадцати лет. Сидели в одном классе подолгу. Я сам один раз на второй год оставался. Некоторые по несколько лет оставались, иногда по три года в одном классе.
– А в каком классе ты остался?
– В третьем…
– Родители-то это очень переживали?
– Господи, родители жили… Если бы не прекратилась эта жизнь, не пошло все кувырком, не знаю, что получилось бы у отца. Шесть человек детей, и еще бы прибавилась, наверное, тройка. А кроме тех шести, что я говорю, еще умерли трое. При мне умерли, я помню: Миша, Зина… А отец, он… – да и я тоже – все время думал, как же мы будем жить дальше, концы с концами сводить?
Жизнь моего деда
– А папу своего ты любил? Он к тебе хорошо относился – Василий Дмитриевич, дедушка-то мой?
– Видишь, в чем дело. Он вечным тружеником был. Понимаешь, в чем жизнь-то заключалась… Не только в том, чтобы в церкви служить. Нужны были еще и деньги на жизнь. Получали за требы, за все… Получали каждую неделю или в десять дней. Собирались, вываливали гору монет и делили между собой, как полагается кому.
А кроме того, при каждой церкви были луга – десятин двадцать лугов было. Луга эти священнослужители тоже делили – кому сколько полагается. И каждый сам косил, что было его. У священников почти всегда были работники. Вот у нас, у дьяконов, большей частью тоже были работники. А псаломщики и пономари, они уже сами все делали, трудились. Луг обычно был хороший, где-нибудь на берегу реки, где росла хорошая трава.
– Так что, у вас и коровы были?
– Обязательно. У нас по большей части было две коровы. А у попа и три коровы были. Кроме того, у всех были прислужницы так называемые.
– И у вас была прислужница?
– Обязательно! Одна была постоянная, присматривала, когда куда-то уезжали. Мы часто уезжали в гости, например, к своим бабушкам и дедушкам, или еще куда нужно.
– Это к какому дедушке, к Дмитрию?
– Нет, отца моего папы уже не было в живых. А дедушками и бабушками мы называли его братьев и их жен, их было человек восемь. Они все тоже были священниками.
Игорь, Валя и Юра под Москвой. 1958
Очень важной частью нашего дохода были хлебы и пироги, которые подносились священнослужителям по крупным религиозным праздникам: Рождество, Вознесение. Еще праздников десять такого типа сопровождались дарением хлебов.
Отец заранее знал, в какие дни и где ему дадут пирог, или хлеб, или еще что-нибудь. Он два-три раза в день уйдет куда-нибудь, смотришь – уже несет пирога два-три. Они были похожи на большие батоны, сделанные не из ржаной, а из серой муки. И вкус у них был разный.
Была у нас одна монашка, которая всегда жила с нами, ее звали и ей тоже давали. Отец обычно принесет пирогов и скажет: «А этот отнеси Дусе…»
Кроме того, монашки прирабатывали, брали вышивать одеяла на дому. Дуся жила у нас как своя. А другая монашка – Настя – жила по соседству. В маленьком домике рядом с церковью, недалеко от нас. Это был ее собственный домик, который достался ей от предыдущей монашки. Одна жила лет тридцать, умирала – домик передавался другим, и так далее. Эта, когда приходила, занималась тем, что «искала». Ведь волосы-то у всех были длинные, санитарии особой не было, вот и заводились вошки. И не только у нее – и отца она «искала», и мать «искала». Придет Настя, а мама ей говорит: «Поищи отца-то…»
Кончит она его искать, пойдет к нам на кухню, отдохнет, молочка попьет, а мама ей опять: «А теперь и меня поищи…»
Жизнь была простая, натуральная, отец работал много. Он же ведь хозяин большой был. У нас всегда было десять-пятнадцать овец, две, а то и три коровы, свиньи, индейки, гуси были, цесарки – это тоже такие курочки. Поэтому он часто нанимал кого-нибудь в помощь: иногда одного, а то и двух-трех работников, в зависимости от сезона и от того, когда отец все делать сам уставал.
Начиналась полевая жизнь, и появлялась нужда в работниках. У отца было восемь десятин, а одна десятина – это полтора гектара, и их все надо обработать. И расположены они были не рядом, а в разных местах, среди крестьянских полей. Поэтому и лошадей приходилось держать, то одну, а то и три.
Ну а у попа нашего вообще всегда был выездной жеребец специальной рысистой породы. И кроме того, еще и лошадей штук пять-шесть, чтобы работать в поле. Ведь и луга косить надо, и привозить сено домой. Топили дровами, а значит, летом их заготавливали. Складывали специально и хворост, и бревна, а потом привозили к дому.