Зимний фарс или баллада о бесстрашной Татьяне
Шрифт:
– Ой, нет, нет!
– вдруг засуетился супруг.
– Нет. Ты... Я...
Он притянул мою голову к своей груди, прижался губами к моим волосам и начал раскачиваться, словно баюкая.
– Ты мне очень нравишься. Ты очень красивая и добрая, и умная.
– Он стиснул меня в объятиях сильнее.
– И замечательная. Я люблю тебя! Полюбил в тот момент, когда впервые увидел...
Я всхлипнула. Влюбленный? Влюбленные ведут себя иначе.
– Не думай так, - в голосе Мороза послышалась боль.
– Все совсем по-другому. Ты такая...
–
– Такая нежная и хрупкая, и человек. А тут я...
Он сказал последнюю фразу так, словно нет создания хуже в обоих мирах, чем он.
– Влюбился, - эту часть Мороз произнес еще более траурным тоном.
– Нет. Ты просто не знаешь. Когда воплощение стихии влюбляется не в избранницу - он ломает ей всю жизнь. Такое было раньше, когда мы еще не жили отшельниками. Воплощению неважно любит или не любит девушка в ответ, невозможно справиться с желанием быть рядом и с инстинктом уничтожать всякое препятствие на пути к любимой. Хорошо если несчастная не любила в ответ, потому что однажды воплощение находило страсть сильнее или же появлялась избранница стихии.
Мороз гладил меня по волосам и, кажется, боялся выпустить из объятий.
– Это блаженство узнать тебя, понять, кто был на портрете, - он вздохнул.
– И ужас. Заставить тебя жить здесь, быть со мной. Без страха ты легко совершаешь поступки, принимаешь необдуманные решения. Мне так хотелось тебе понравиться по-настоящему.
На ум тут же пришли наши с ним первые поцелуи, точнее мои поцелуи. Даже будучи отчаянно смелой, я ни за что не стала бы целовать первого встречного или того, кто мне лишь немного симпатичен. Это не вопрос отсутствующего страха, а вопрос эмоционального отклика на него самого и его сущность.
Он взволнованно выдохнул мне в волосы.
– Я так скучал по твоим мыслям, - прошептал он.
– Такая мука не слышать их.
"Легкий путь узнать о моих чувствах нашел?"
Мороз устало рассмеялся и потерся щекой о мою макушку.
– Не пугайся. Я слышу только то, что ты позволяешь.
Я с удивлением поняла, что действительно на мгновение запаниковала. Да и в целом диалог начала под воздействием потерянных при переселении эмоций. Что ж. Пустоши обещание сдержали. Страх вернулся так же неожиданно, как исчез.
– Люби-имая Та-аня, - умильно шептал Мороз, продолжая меня тискать, будто обожаемого питомца.
– Моя красивая, нежная человечка. Наконец-то пугливая.
Я впервые всерьез задумалась о том, с насколько странным мужчиной связалась.
– Моя-а, - повторил чудак с непередаваемым наслаждением в голосе.
– Та, кому я нужен.
Я вдруг остро осознала, что как-то не совсем верно все это время воспринимала мужа. Наивная человечка оценивала его с точки зрения человечности, а он не человек вовсе.
Мороз меж тем чуть отодвинул меня, наклонился и начал настойчиво целовать. Не слишком умело, но требовательно, с силой прижимая меня к себе. Потерянное желание побыть слабой женщиной сильного мужчины вспыхнуло снова, только на этот раз приправленное страхом оно затаилось в груди. Я вновь остро ощутила свою относительную наготу. Тихий стон сорвался с его губ. Он задрал подол сорочки и стянул ее с меня через голову. Теперь я всем телом чувствовала его куртку и брюки. Мороз подхватил меня и уложил на перину из мягкого снега. Завороженная плавными быстрыми движениями, я наблюдала, как он раздевается. И снова горячий, сильный, всепоглощающий. Я плыла по волнам наслаждения, чувствовала его в себе, теряясь в собственных ощущениях. На этот раз он подарил мне истинное удовольствие. Я растворилась в нем и в его стихии.
***
– Мать вашу!
– восхитилась Рататоск.
Довольная своим внешним видом я покрутилась перед зеркалом в спальне. Платье было не просто потрясающим. Оно было восхитительным, шикарным и обалденным одновременно! Короче говоря, впору было брать уроки у профессора на тему кратких и крайне эмоциональных эпитетов, заменяющих витиеватые речевые сложности. Впрочем, профессор уже выразилась.
– Я о такой сказочной прелести всю юность мечтала, - поделилась я сакраментальной детской тайной.
– Волшебно...
Я покрутилась еще немного, приподняла подол и изобразила грациозный реверанс. Тончайшее снежное полотно окутывало мое тело, подстраивалось под движения и произвольно меняло оттенки от идеально белого до почти синего. Корсаж на груди отливал перламутром, юбки струились. В волосах сверкали снежинки и изящная диадема из тончайших льдинок. Снежная королева! Нет! Прынцесса!
– Да-а-а, - благоговейно, даже с придыханием согласилась белка.
– Это волшебство да мне бы в койку...
– Что?
– резко обернулась я.
– Что?
– резко обернулась Рататоск. Она стояла на подоконнике, опираясь передними лапами на стекло, и смотрела на меня озадаченно.
– Что тебе в койку?
– Его!
– она кивнула на улицу и вновь уперла нос в стекло.
Я подошла ближе и тоже выглянула. За домом толпилась родня. Братья переговаривались, галдели и то и дело радостно похлопывали Мороза по плечу.
– Кого его? Я думала, ты платье мое хвалишь. Даже Тина похвалила, - я покосилась на кошку, мирно посапывающую посреди кровати.
– Она не хвалила. Она просила разбудить, когда пойдем. А ты знаешь, как его зовут?
– Кого?
– я снова сосредоточила внимание на Морозе и его окружении.
– Вон тот кудрявенький, высокий, жилистый, мужественный очаровашка.
Я сощурилась.
– Вон та швабра? С длинными руками?
Я внимательно понаблюдала за передвижениями младшего из зрелых братьев.
– Сама ты швабра!
– обиделась за мужчину-мечту Рататоск.
– Так он свободен или как?
– А зачем он тебе?