Зимний Фонарь
Шрифт:
Тем временем они съезжают на просёлочную дорогу. Со всех сторон их обступает лес. Дальний свет едва освещает округу.
— Не нагнетай… а мама, ну, она, наверное, не в том состоянии, чтобы воспринимать такое адекватно. В смысле, ах, когда у тебя такая штука — походы к врачам уже не несут хорошего настроения, а, ну… ты поняла, в общем.
— Да, поняла… Мне теперь не по себе, что мы поехали, — заглушив двигатель на стоянке, делится Анастази и смотрит на вход в здание. Снаружи много подростков — кажется, выпускники следующего года. —
— Думаю, да, — неуверенно соглашается брат и смотрит в окно, не решаясь отстегнуть ремень безопасности, — но мы можем типа вернуться. Нас даже никто не видел, так что просто потом напишем, что не смогли.
— Да-а, давай так, — решает брюнетка и, только рука ложится на ключ, как в окно с её стороны стучат. От неожиданности Лайне дёргается. — Какого…
На улице с лучезарной улыбкой стоит синеволосая девушка. В поднятой руке у неё три пластиковых стакана. Анастази улыбается, увидев подругу.
— Значит, ну, останемся?
— Ненадолго, — соглашается близняшка и, открывая дверь, обращается к подошедшей девушке. — Как ты умудрилась приехать раньше меня?
— Ам, да Фриц подбросил, — отвечает Даналия Анера, целуя подругу в щёку. Когда та крепко стоит на асфальтированной тропинке, передаёт ей пару стаканчиков и выглядывает из-за плеча. — Эй, смотрите-ка, кого ты к нам привезла! Лучший фотограф Синекама.
Элиот со смущённой улыбкой выбирается из фургона. С шеи фотоаппарат мигрирует в руку. Изумрудные глаза Анеры вспыхивают азартом. Парень замечает проявленный к камере интерес и снимает крышку с объектива.
— Не-не, даже не думай, — выпуская синеволосую из объятий, возражает брюнетка и поднимает руки. — Прости, никаких фото. Я не в настроении.
— Да ладно тебе, — игриво тянет синяя. — Хотя бы разок!
Элиот украдкой делает снимок, но вспышка выдаёт его. Разъярённая близняшка поворачивается к нему и вспыхивает гневом:
— Ну ты и [сволочь], — цедит она и резко уходит.
Стаканчики оказываются на покатом капоте. Один из них опрокидывается: по белоснежной краске растекается «кровь» Мэри. Даналия едва касается плеча уходящей, как её руку стряхивают.
— Уфф, что это с ней? — пребывает в полнейшем недоумении Анера.
— Да дома проблемы — скоро она успокоится, — устало поясняет Элиот и достаёт из бардачка салфетки. Протягивает одну из них. — Лучше помоги.
Небо озаряется праздничными салютами. Музыка играет достаточно громко, чтобы заглушить россыпь вспышек, но вместо с тем какофония звуков превращает отголоски фейерверков в подобие выстрелов.
— Иногда мне кажется, что мы свернули куда-то не туда, — делится Эсса Ранайне, миниатюрная блондинка с бархатистым голосом. — Ты же в курсе, что до демиургической эры нормой считался монотеизм? Целый пласт культуры, который был утерян с восхождением первых деми…
— Слышь, откуда у тебя такая уверенность, что мы из-за этого свернули куда-то не туда? — вызывающе спрашивает собеседница. — Деми так-то появились не из-за религии, а из-за иррационального мышления. Как ни парадоксально, оно оказалось материальней рационального.
Высказывание принадлежит Алисе Мартене. Невысокой полноватой девушке с ярко-рыжими волосами и ресницами, накрашенными настолько густо, что те выглядят пластилиновыми.
— Что? — со снисходительной улыбкой переспрашивает Эсса, вытягивая из портсигара самокрутку фруктового табака. — Ты хоть сейчас сама поняла, что сказала? «Материальней» — это как?
— Только не делай вид, что не слышала «мысли материальны».
— Слышала. Этим тезисом оперирует госпожа Вайс — прости, но я не могу её считать авторитетным источником. Ты и без меня знаешь, что нынешние Зори — это какой-то [поехавший] цирк.
— Опять эти ваши споры, — вклинивается в разговор Анастази. — О чём вы на этот раз?
— О том, что люди сами выдумали демиургов, — закатывая глаза, недовольно отвечает блондинка, — чтобы, видимо, пострадать.
— Не совсем так, — поправляет собеседницу Мартене и, пригубляя стакан с солодом, поворачивается к Лайне. — Здесь случай как бы обратный Вавилонской башне: демиургов придумали для того, чтобы объединить народы. Мировая история знает немало войн за власть и ресурсы, и только сплочение перед общим врагом могло прекратить всё это.
— …и поэтому мы всё ещё в этом живём? Ересь, — скептически отзывается Ранайне. — Во времена, о которых ты говоришь, тебя бы утопили ундины.
— Возможно, но это не значит, что я не права. Если ты не заметила, то мы как бы находимся на пути к единению — мировой язык, отсутствие границ и…
— Ты же понимаешь, — резко перебивает оппонентку блондинка, — что эта твоя теория противоречит гуманизму? Она оправдывает множество смертей, в том числе и невинных граждан. Ты упрямо игнорируешь существование таких вещей, как «Проект-28».
— Что ещё за «Проект-28»? — удивляется Лайне. — Вы вообще о чём?
— Слушай её больше, — недовольно бурчит Мартене. — «Проект-28» — это страшилка с улиц Прайрисн, мол, в подземных комплексах под городом находится тёмная-тёмная лаборатория, где злые-злые русские пленили невинных-невинных девушек, чтобы ублажить Царевну Немёртвых!
— Ну и дичь!
— Если бы это рассказывала я, — ворчит Ранайне, — я бы не травила тут о тёмных лабораториях и злых русских, — и поворачивается к Анастази. — В остальном, да, есть такая байка. Якобы современный аналог жертвенного огня. Только русскими там и не пахнет — все подземные комплексы находились под контролем региональных подразделений Красмор.
— В общем, — взмахивая руками, возвращает тему в прежнее русло Алиса и отставляет стакан, — гуманизм тут не при делах. Как бы да, деми причинили достаточно страданий, но и солдаты по итогу чаще сражались с людьми. Храм Восхождения, более мелкие культы — их как бы не вычеркнешь из истории. Это сопутствующий ущерб, Эс, и ты либо принимаешь это, либо…
— Девчат, без обид, но вы душните так, — полушутливо отмечает Лайне, выжидающе глядя на подруг, — что даже без окон здесь нечем дышать.