Зимний излом. Том 1. Из глубин
Шрифт:
Вальдес, какой же он все-таки настырный! Луиджи оперся руками о холодный камень и кое-как поднялся. Что-то шумело: то ли голова, то ли море внизу. Ноги дрожали и подгибались, как у какого-то котенка.
– Выпей! – потребовал Ротгер, всовывая в оледеневшие пальцы флягу. – И пошли отсюда.
– Зачем? – возмутился Луиджи. Только что было так хорошо. Он и звезды над головой. И больше никого!
– Затем, что хватит, – отрезал племянник супруги Вейзеля. – Эк тебя закрутило, знал бы, сам на дерево полез, и кошки с ней, с вежливостью.
Дерево? При чем тут какое-то дерево?
– Ротгер, –
– Не пил, – подтвердил Кэналлиец, – зато тебя сначала пили, а потом поили. А я тоже хорош, отвлекся... Ну, кто ж знал, что подружка на тебя глаз положила, ладно хоть не до смерти залюбила. Ничего, к вечеру оживешь!
Глава 8
Ракана (б. Оллария)
400 года К.С. 1-й день Зимних Скал
Только чувство долга заставило Ричарда открыть глаза через два часа после того, как он лег. Праздник обернулся головной болью и тошнотой, но цивильный комендант Олларии не может спать до полудня, как бы ни хотелось. Если Эпинэ проверяет своих чесночников каждое утро, чего удивляться, что он на всех бросается?
Ричард Окделл потребовал вина и кое-как добрел до зеркала. Действительность превзошла худшие ожидания, но гулянья не отменят из-за того, что у Повелителя Скал не лицо, а какая-то булка. Цирюльник притащил свой тазик, противно запахло розовой водой. Если б не новая должность, Дикон послал бы всех к кошкам и юркнул под одеяло, но празднества в Доре на ответственности цивильного коменданта. Айнсмеллер не оправдал оказанного ему доверия, лишний раз доказав, что навозник остается навозником. Своей жестокостью и несправедливостью негодяй запятнал не только себя, но и государя. К счастью, чернь быстро забывает не только добро, но и зло. Сегодняшняя щедрость и вчерашняя справедливость смоют неприятный осадок.
– Монсеньор, – склонился в поклоне мастер, – я настоятельно рекомендую примочки из семян петрушки и окопника.
– Делайте, – Ричард отхлебнул из золотистого, присланного послом Дриксен бокала. – И побыстрее.
«Вдовья слеза» помогла прогнать тошноту, но не сон. До начала празднеств оставалось два с половиной часа. Простолюдины встают рано, но увеселять их могли начать и в полдень, ничего бы с ними не сделалось. Рокслей опасается пьяных ночных драк, но от того, что какой-нибудь молочник выбьет зубы портному, никто не умрет.
– Монсеньор, – поклонился Джереми, – письма из Надора. От вашей матушки и вашего кузена.
– Пусть сварят шадди!
Начинать следовало с письма, отмеченного вдовьей короной, но утро и так было тяжелым. Ричард развернул письмо Наля.
– «Дорогой Дикон, – ровные строки, буквы с завитушками, чиновник он и есть чиновник, – спешу тебя обрадовать. Мы доехали благополучно, чему немало способствовала неосведомленность местных жителей о происходящем в столице.
Айрис перенесла дорогу с большим мужеством. Благодарение Создателю, приступов было всего два, но твоя сестра слишком слаба, чтобы писать, а посему это делает твой толстый кузен.
Айрис, Дейдри и Эдит свидетельствуют тебе свою сестринскую любовь и послушание, а твоя матушка обещала отписать лично.
В Надоре мы нашли всех в добром здравии, только месяц назад умерла Анна. Помнится, ты очень любил ее сказки. К сожалению, мне не удастся встретить Излом Года в кругу родных. Болезнь отца обострилась, и я вызвался поехать в Ларак и Рингалу вместо него. Я выезжаю завтра на рассвете, так как хочу обогнать известия из столицы. В противном случае у нас будут серьезные неприятности, так как Ренкваха и Южный Надор все еще на стороне узурпаторов.
Если маршал Савиньяк узнает о нашей победе, он может перекрыть северные дороги и мы останемся без средств к существованию. Отец не думает, что Надору угрожает опасность, но Ларак расположен слишком близко к Бергмарк.
На сем прощаюсь. Засвидетельствуй мое почтение герцогу Эпинэ. По возвращении из Рингалы я ему отпишу.
Отец и матушка шлют тебе свои наилучшие пожелания.
Твой Наль».
Лионелю нужно было написать подробное письмо и передать с кузеном, а еще лучше отправить маршалу рескрипт Его Величества, включающий графа Савиньяка в Высокий Совет и Совет Меча.
Думать о Савиньяках – дело Эпинэ, но Иноходец с братьями не воевал и не пил, для него они – враги, да и Лионель не станет говорить с чужим. Конечно, было бы лучше, если бы в Кадале стояла Южная армия – Эмиль проще, понятней и решительней брата, он бы не колебался, узнав сюзерена, но и Лионель поймет, что Раканы вернулись навсегда и только Альдо может провести Талигойю через Излом к величию и победам.
Савиньяки не враги Отечеству, но с ними нужно говорить на понятном им языке. Герцог Окделл мог это сделать, но рана и ссоры с сестрой выбили его из колеи, теперь время упущено, и все из-за этой закатной кошки Айрис и Спрута.
– Сударь, кони оседланы. Шадди сейчас будет.
– Хорошо. – Письмо матери он прочитает по возвращении. К полудню горожане расхватают все подарки и выпьют все вино. Можно будет выспаться и засесть за письма, а вечером Альдо дает Большой прием.
Его Высокопреосвященство поправил своего голубя и слегка наклонил седую голову:
– Благодарю за визит, маршал. Вы принесли немалую жертву, появившись утром после празднества.
– Ваше Высокопреосвященство, – подавил улыбку Робер, – это не так уж и трудно, ведь я еще не ложился.
– Я так и предполагал, – кивнул Левий. – Насколько мне известно, Квентина Дорака погубил шадди, но вы еще молоды, здоровы и хотите спать. Или вы предпочитаете касеру?
– Согласен на шадди, – во время разговоров с кардиналами лучше не пить, даже если кардинал кажется другом.
– Тогда садитесь. Я перенял у покойного Адриана обыкновение варить шадди собственноручно. Полагаю, эта маленькая причуда изрядно продлила Его Святейшеству жизнь.
Сильно сказано, и это только начало разговора, что же будет в конце?