Зимний ветер. Катакомбы
Шрифт:
— Как же… как же… Тезис!.. Вот именно — тезис!.. Теперь вспомнил: Петя Бачей… Так это ты?.. Ах, боже мой!.. Вот уж действительно благодарю, не ожидал… Тезис!.. Ха-ха-ха! Тезис!..
…Хотя с тех пор прошло больше тридцати лет, но он вспомнил этот беспримерный случай на уроке древней истории.
У Пети Бачей была двойка, и добрый Африкан Африканович решил дать ему поправиться. Речь шла о греческих диспутах и о прочих вещах, весьма далеких от Петьки Бачей, который, держа книжку под партой и дрожа от нетерпения, дочитывал десятый выпуск «Пещеры Лейхтвейса». Хотя душа мальчика,
— Ну, кто может ответить на этот вопрос? — спросил Африкан Африканович, продолжая расхаживать по классу среди парт.
Почти все вокруг подняли руки, и Петя тоже машинально поднял руку, глядя на Африкана Африкановича неподвижными глазами, в которых еще струился зеленый полумрак лесной пещеры.
Африкан Африканович был добрый человек. Он не желал Пете зла. Наоборот, он желал ему всяческого добра. Видя, что мальчик так старательно тянет к нему два сложенных пальца, он захотел дать ему поправиться и вызвал его «с места».
— Вот Петя хочет нам ответить, — сказал Африкан Африканович благосклонно и погладил мальчика по стриженой, жесткой голове. — Встань, Петя, и ответь на этот вопрос.
Петя встрепенулся, вскочил, одернул курточку и с отчаянием посмотрел вокруг.
— Не торопись, не волнуйся. Сначала подумай, а потом отвечай. О чем идет речь?
— О диспутах, — свистящим шепотом подсказал Петин сосед Жорка Колесничук, уткнувшись лицом в парту, чтобы не было заметно, что подсказывает именно он.
— О диспутах, — сказал Петя.
— Верно. Речь идет о диспутах. На диспутах афинские ораторы произносили политические речи. Как же они строили свои речи? Из каких частей состояли эти речи? Как называлось основное положение речи?
Петя стоял как соляной столб, и пот катился по его напряженному лицу.
— Тезис, — прошипел Жорка Колесничук.
— Тезис, — как заводной, повторил Петя ничего не выражающим механическим голосом.
— Хорошо, — сказал Африкан Африканович, морщась и делая вид, что не слышит подсказок Жорки Колесничука. — Очень хорошо. Молодец! Тезис. Ну, а как называется вторая часть речи афинского оратора, противоположная первой?
«Антитезис», — хотел было подсказать Колесничук, но увидел глупое лицо Пети и вдруг, неожиданно для самого себя, показав ему язык и задыхаясь от сдерживаемого смеха, вместо «антитезис» прошипел:
— Мезис.
— Мезис, — с лунатической улыбкой повторил Петя, чувствуя, что с ним происходит что-то совсем неладное и непоправимое.
— Как? — сказал Африкан Африканович. — Как? — и даже приставил ладонь к своему большому, мясистому уху, в котором виднелись волосы, густые, как шерсть.
— Мезис, — жалобно, но твердо сказал Петя.
Трудно описать, что произошло дальше. Африкан Африканович замахал
Прошло больше тридцати лет, и Африкан Африканович снова, как тогда, хохотал над этим неожиданным, бессмысленным словом «мезис». Но только тогда он был цветущий сорокалетний приват-доцент в форменной тужурке министерства народного просвещения, а теперь он был кончающий свою жизнь одинокий старик, сторож Археологического музея, с трясущимися ногами и больным сердцем. Он хохотал и плакал и сквозь слезы смотрел на Петра Васильевича с выражением кроткой нежности и такого глубокого горя, что у Петра Васильевича невольно дрогнуло сердце. Он обнял старика, и Африкан Африканович доверчиво, как ребенок, прижался к его груди, не переставая хохотать, и плакать, и бормотать:
— Ах, боже мой, боже мой… сколько лет!.. Да, вот именно тезис-мезис… Петя Бачей… Петька… А я… Они меня думали заставить читать свой курс по их тезисам… Вот уж действительно тезисы!.. Идиотские тезисы!.. Они имели наглость думать, что я буду учить студентов, будто Одесская область исторически является частью какой-то мифической Транснистрии. Они посмели это предложить мне, старому русскому ученому-археологу! А? Как тебе это нравится? И вот я — сторож, дворник… Ах, Петя, Петя, посмотри, что эти мерзавцы сделали с нашим цветущим городом!
Африкан Африканович, вытирая слезы, подошел к окну и протянул свою короткую дрожащую ручку в сторону порта:
— Развалины. Обломки. Хаос…
— Зер гут, — сказал Петр Васильевич.
— Как ты сказал?
Африкан Африканович отступил на шаг и посмотрел на Петра Васильевича с нескрываемым ужасом, с отчаянием:
— Как ты сказал? Может быть, ты… Нет, нет! Это совершенно невозможно… Я хорошо знал твоего покойного отца. Он был русский патриот… Я был твоим учителем, я читал вам русскую историю…
— Что вы, что вы, Африкан Африканович! — воскликнул Петр Васильевич, поняв наконец, что хочет ему сказать его старый учитель. — Как вы могли подумать!
— Но вы, кажется, сказали «зер гут»? — подозрительно произнес Африкан Африканович.
— А разве это не зер гут? Идите-ка сюда, посмотрите!
Петр Васильевич привлек старика к окну, обнял его за плечи и прошептал:
— Смотрите-ка, что делается в порту.
— А что делается? — неуверенно произнес Африкан Африканович. По-моему, ничего особенного не делается.
— Вот именно, вот именно… — быстро сказал Петр Васильевич. — Вы совершенно точно определили: ничего не делается. Они мечтают восстановить порт, а мы не даем. Мы срываем все восстановительные и ремонтные работы на причалах, в портовом флоте, на водопроводе, на погрузочно-разгрузочных работах. Горят буксы товарных вагонов. Задерживаются составы. В амбарах гниет зерно. Люди ходят, как сонные мухи…
Африкан Африканович медленно повернул голову и поднял на Петра Васильевича глаза, полные слез: