Зимняя битва
Шрифт:
Спустя какое-то время в окне забрезжил бледный предутренний свет. Милош подождал, пока немного развиднеется, и попробовал подняться. Опираясь на руки, он сумел сесть на край койки. Довольно долго сидел так, пережидая головокружение, потом с величайшими предосторожностями встал на ноги. По стенке дотащился до окна. Оно легко открылось, впустив сладковатый запах влажного мха. Сквозь намертво вделанную решетку он разглядел в нескольких метрах от окна прутья высокой ограды, а за ней лес, совсем голый в эту пору. Милош вдохнул полной грудью. От свежего воздуха закружилась голова,
– Закрой! – послышался жесткий оклик.
Милош обернулся и увидел, что Кай со своей койки наблюдает за ним. Его глаза лихорадочно блестели в предутреннем сумраке. На изборожденных рубцами щеках пробивалась жесткая щетина.
– Закрой окно!
Милош повиновался и медленно, по стенке, пустился в обратный путь. Улегшись снова, он ожидал, что сосед еще что-нибудь скажет, но пришлось набраться терпения: лишь минут через десять жесткий голос подал следующую реплику:
– Ты сюда попал уже раненым? Откуда ты?
Милош не знал, что отвечать. Откуда он? Не так-то просто было объяснить. К тому же неизвестно, что за человек его собеседник. Тип, именующий себя Фульгуром, отрекомендовал Кая как образец для подражания, но то, что для Фульгура – образец, для него, Милоша, заведомо не годится.
– Меня взяли… – уклончиво ответил он.
Последовало довольно долгое молчание. Милош держался ранее принятого решения: помалкивать, насколько возможно, никак не раскрываться и глядеть в оба.
– «Взяли», – хмыкнув, передразнил его Кай. – А ты хоть знаешь, куда попал?
– Думаю, в тренировочный лагерь.
– Правильно думаешь.
Милошу не понравился насмешливый и снисходительный тон соседа. Он упорно воздерживался от вопросов, рассудив, что это, возможно, лучший способ что-нибудь узнать. Так оно и оказалось.
– Мало того, ты попал в лучший тренировочный лагерь страны. То, что ты попал сюда, – это твой шанс выжить. Дай попить.
Милошу стоило немалых усилий подняться, дотянуться до стакана с водой и поднести его Каю, но он все это проделал, не пикнув. Даже подождал, пока тот попьет, забрал стакан, поставил на место и только тогда лег.
– Хочешь узнать, почему это – твой шанс?
– Я не спрашивал…
Кай примолк, видимо озадаченный твердостью Милоша.
– Тебе сколько?
– Семнадцать.
– Семнадцать! Я думал, моложе двадцати не берут. Что ж ты такое натворил, что тебя посадили с нами? Грохнул какую-нибудь шишку из Фаланги?
На этот раз Милош впервые вообще ничего не ответил.
– Так ведь? Замочил одного из них?
– …
– Ты не из болтливых, а? И правильно, держи язык за зубами.
Теперь оба молчали. В комнате становилось все светлее. Кто-то прошел по коридору, но не к ним. Мимо окна еще раз, пыхтя, протопали бегуны. Милош было подумал, что Кай снова уснул, но тот вдруг заговорил очень тихо, не открывая глаз:
– Этот лагерь потому лучший, что здесь ты лучше всего научишься ненавидеть своих противников… сосредотачивать злость… Это все в голове делается, имей в виду, главное – голова… не руки, не ноги… вот чего не забывай… Мужик, от которого я на прошлой неделе получил вот эту рану, – он был вдвое меня здоровше, плечи там, бицепсы… но он недостаточно сильно хотел…
Конец фразы расслышать не удалось: Кай говорил чем дальше, тем тише.
– Чего недостаточно хотел? – не удержавшись, спросил Милош.
– …недостаточно сильно хотел убить меня… и слишком боялся умереть… Он был покойником, еще не выйдя на арену… он был уже покойник, когда наши взгляды только встретились… Он увидел в моих глазах ненависть… а я в его глазах увидел страх… Битва была кончена еще до начала… Это у меня второй… а зимой сделаю третьего… Рана к тем порам заживет, я третий раз стану победителем… И тогда – свобода… свобода…
Кай умолк на полуслове. Голова его упала набок. Через несколько секунд он уже крепко спал.
Мысленно расставляя по местам услышанное, Милош старался не поддаваться панике, но, как ни погляди, все эти слова неумолимо сводились к одному. Сердце у него бешено стучало, дыхание участилось. Латинские имена, арена, битвы – все теперь стало ясно.
Значит, его оставили в живых не из сострадания, не ради правосудия. Людям Фаланги ни до того, ни до другого не было дела. Ему сохранили жизнь с другой целью: поглядеть, как он будет ставить ее на кон на арене. Заставить его убить или умереть у них на глазах, им на потеху. Гладиатор… Из него решили сделать гладиатора. Неужели с этой дикостью не покончили много веков назад? Все это походило на страшный сон.
Наступивший день практически никакой информации не добавил. Фульгур зашел, как и обещал, но он только принес поесть да осмотрел раны. Еда была не слишком аппетитная, однако воля к жизни заставила Милоша съесть все до крошки. Кай – тот спал, как бревно, а в редкие минуты бодрствования, казалось, не помнил ничего, что говорил утром.
Когда свечерело, в окно снова влетела сойка и несколько минут потопталась на подоконнике. «Привет, дружок! – сказал ей Милош, странно тронутый верностью птицы. – Жалеешь меня, да? Заглянула проведать и сказать, чтоб я не отчаивался? Не беспокойся, я крепкий».
На следующее утро, проснувшись, он обнаружил, что Кая в комнате нет. И его койки тоже. С обычной бесцеремонностью ввалился Фульгур.
– Гадаешь, куда твой сосед подевался, а?
– Нет, – сказал Милош, тверже, чем когда-либо, держась решения ни о чем не спрашивать.
– Ладно, я тебе и так скажу: он попросил, чтоб его с этой ночи перевели в дортуар. Говорит, не нравишься ты ему.
Милош, изрядно озадаченный, постарался не выказать удивления и, никак не реагируя на сообщение, ждал, что еще скажет Фульгур. Тот привалился к стене у окна, держа руки в карманах. В его лице заметнее всего выступали лобная кость, скулы и челюсть. Глаза и рот были совсем крохотные.