Зимняя битва
Шрифт:
Ян, поравнявшись с ним, притормозил.
– Скажи, пожалуйста, ты знаешь, где живет Фабер?
– Не-а, – нахмурившись, буркнул парнишка, – а на что вам Фабер?
– Поговорить. Не бойся. Мы друзья.
– Не скажу. Нельзя, – сказал мальчик-лошадь, не сообразив, что тем самым проговорился.
– Вверх по улице? – не отставал Ян.
– Ну да…
Они ползли со скоростью пешехода, по дороге разминулись с двумя ребятишками, сбегавшими под гору, – один нес другого на закорках.
– С ума сойти, – воскликнул Бартоломео, – можно подумать, два маленьких Василя!
В верхнем конце деревни им попалась девушка с таким же длинным, грубой лепки, лицом, медленно бредущая в гору с ведром воды.
– К Фаберу сюда? – спросил Ян, высунувшись в окошко.
– Ну да… то есть нет, – спохватилась девушка. – А вы кто?
– Друзья. Вон тот дом?
– Ну да…
Да уж, выведать у них все, что им известно, труда не составляло.
Ян проехал повыше, спрятал машину, потом они спустились к дому пешком и постучались. Открыла очень высокая дюжая женщина лет пятидесяти. В ее чертах, в движениях – во всем чувствовалась глубокая, застарелая печаль. Женщина впустила их в дом. Занавески были задернуты, и гости мало что могли разглядеть, пока глаза не привыкли к полумраку. У очага спала на стуле толстая рыжая кошка. На хозяйке был белый фартук, белые пряди выбивались из-под платка. «Фабер лежит, не встает, – объяснила она, – но коли вы друзья…»
Тяжело ступая, она взошла по лестнице. С минуту ничего не было слышно. Видимо, женщина тихо говорила что-то мужу. Потом она снова появилась, спустилась на несколько ступенек и, перегнувшись через перила, спросила:
– Не примите в обиду, а как звать-то вас?
– Меня зовут Ян, – сказал Ян. – Он меня знает.
Женщина опять скрылась из виду, и последовало то же безмолвное ожидание. Гости переглядывались в недоумении. О чем они там наверху толкуют? В конце концов женщина медленно сошла вниз, остановилась перед Яном и безнадежно развела руками:
– Не хочет вас видеть, и все тут. Никого к себе не допускает, уж который месяц. Совсем плохой…
– Скажите ему – это очень важно, – настаивал Ян. – Скажите ему, что со мной здесь… Казаль.
Женщина в третий раз потащилась наверх.
– Но ведь… – прошептал Бартоломео, – он ведь может подумать…
– Что твой отец вернулся? Не знаю. Главное – чтобы он встал.
Женщина кивала им с лестницы. Видимо, дело приняло новый оборот.
– Сейчас сойдет, – объявила она, и какое-то подобие улыбки проступило на ее добродушном лице. – Вы присаживайтесь покудова.
Они сели на лавки по обе стороны стола. Женщина осталась стоять, машинально вытирая руки фартуком. Несмотря на ее немалый вес, пол под ней ни разу не скрипнул, пока она была наверху. Зато теперь он не то что скрипел, а прямо-таки стонал под тяжестью того, кто одевался, расхаживая по комнате, так что делалось страшно – вдруг проломится.
– Сейчас сойдет, – повторила женщина.
Послышался глухой стук – видимо, упал башмак, – потом шаги, и вот на верхней ступеньке показались две огромные ступни. За ними последовали бесконечной длины ноги, а когда из полумрака лестницы выступил наконец Фабер во весь свой рост, у Бартоломео перехватило дыхание. Никогда в жизни не видал он такой громады. Торс был вдвое шире, чем у обычного человека. Плечи, руки, кисти – все выглядело двукратным. Венчало эту живую гору длинное лицо, похожее на морду старой печальной лошади с обвислой кожей и расшлепанными губами.
На Яна он и не глянул. Медленно направился к Бартоломео и остановился перед ним.
– Ты Казаль?
Голос его не слушался, как бывает, когда человек слишком долго молчал.
– Я его сын, – смущенно сказал Бартоломео.
Чтобы посмотреть Фаберу в глаза, ему приходилось запрокидывать голову – для него это было непривычно.
– Его сын? – переспросил Фабер, у которого подбородок дрожал от волнения.
– Да, – повторил Бартоломео.
Тогда гигант шагнул к нему, раскинул свои огромные ручищи и обнял. Он прижал юношу к груди и не сразу отпустил. Бартоломео казалось, что его поглотила какая-то стихия. Никогда не испытывал он такого чувства защищенности, как на груди этого мирного колосса. Когда Фабер разомкнул наконец объятия, в глазах у него стояли слезы. Только тут он обернулся к Яну и протянул ему руку:
– Здрасьте, господин Ян. Рад вас видеть.
Скоро они уже сидели за столом за кувшином вина. Фаберу жена подала миску молока. За разговором он макал туда ломтики хлеба и выуживал их суповой ложкой, которая в его руке казалась кукольной.
Ян осторожно завел разговор:
– Вот какое дело, Фабер. Ты ведь понимаешь, много времени прошло с тех пор, как тебя обидели.
– И с тех пор многое изменилось.
– Да неуж? Не слыхал. Я дома сижу, нигде не бываю. И что ж такое изменилось?
– Люди уже стонут от Фаланги, понимаешь? Если сейчас поднять восстание, они будут за нас.
– Это с чегой-то они будут за нас? Они и слова не сказали, когда я тащил ту телегу, а в меня кидали всякой дрянью.
– Они боялись, – подал голос Бартоломео. – Боялись, что их арестуют, изобьют, казнят…
– И то правда, – признал Фабер.
– И потом, – продолжал Бартоломео, – они думали, что Фаланга, возможно, не так уж страшна, что она наведет в стране порядок, что надо поглядеть, как она себя проявит. А теперь они нагляделись и увидели…
– Ну да, увидели, что это совсем не хорошо, – внес полную ясность Фабер, почитавший необходимым всякую мысль излагать всеми словами.
– Вот именно, они увидели, что это не хорошо, и теперь будут за нас. А люди-лошади готовы биться вместе с нами?
Фабер уронил ложку и в замешательстве утер рот рукавом.
– Люди-лошади – они не любят убивать.
– Никто не любит убивать! – сказал Бартоломео. – Но защищаться-то надо. Вы же видели, что они с нами сделали – с вами и с вашим народом! Неужели забыли?
Фабер поднял на него свои большие влажные глаза:
– Оно все так, да мы привыкши терпеть. Силы-то у нас хватает, а вот драться – это не по-нашему.
– Для вашего поколения все, возможно, и так, но и это уже изменилось. У нас в интернате был один мальчик-лошадь, и можете мне поверить, с ним боялись связываться. Уверяю вас, люди-лошади научились не давать себя в обиду. Нам понадобится ваша сила, господин Фабер, сила всех людей-лошадей. Без вас мы снова потерпим поражение.
– Не знаю я, чего сказать, – жалобно пробормотал Фабер. – А кто нас поведет?