Зимняя битва
Шрифт:
Милена положила голову на плечо Бартоломео. Они ехали через лес, потом полями, где лежал туман. Девушка совсем засыпала, когда из сумрака выступили вытянувшиеся в ряд кирпичные домики какой-то унылой деревни. В дальнем конце улицы Ян остановил машину перед одним таким домиком, ничем не отличающимся от остальных.
– Приехали, барышни.
Все вышли из машины, кроме Жослена, человека-лошади, который счел своим долгом остаться и следить за улицей, несмотря на пронизывающий холод. В стене домика справа над дверью один кирпич был не закреплен. Ян, встав на цыпочки, вынул его, пошарил в выемке и достал массивный, как от погреба, ключ. Дверь со скрипом отворилась, пропустив их в тесную комнату с убогой хромоногой мебелью. С потолка свисала голая лампочка. Дора провела пальцем по пыли, скопившейся на сиденье стула, и скорчила гримасу.
– Какая роскошь! Ах, право, вы слишком любезны! Видала, Милена, какая у артистов красивая жизнь? Какой сервис! Какой шикарный отель! Сколько звезд-то?
– Это не надолго, – смущенно пробормотал Ян. – Главное – здесь безопасно. В этой деревне все за нас.
– Отлично. А заскучаем – займемся уборкой. Вам ружья, нам швабры, так, что ли?
Милена, успевшая хорошо ее узнать, поняла, что она в бешенстве.
– Дора, ты только не подумай… – начал Ян, но Дора не дала ему договорить.
– Я ничего не думаю! – отрезала она, глядя на него в упор. – Я одно знаю: пятнадцать лет назад мы с Евой вот так вот прятались, словно нам стыдно за себя. Нас перевозили с места на место под вонючими попонами, мы умывались раз в три дня, зарывались в землю, как черви какие. И что это дало? Все равно нас схватили. Меня изувечили, а ее вообще убили. Извини, Ян, но я в этой пьесе второй раз не играю. Роль мне не подходит.
Ян не привык, чтобы ему перечили, и стоял столбом, не находя слов, между тем как разъяренная женщина решительно шагнула к двери.
– Я в этой дыре не останусь! – заявила она. – И Милена тоже. Мы вам не хрустальные вазы, которые вынимают, чтобы сделать красиво, а когда гости уйдут, убирают обратно в буфет.
– Я просто хотел уберечь вас от риска, – ровным голосом сообщил Ян. – Вы слишком драгоценны для нашего дела, чтобы…
– Не утруждайся, Ян, – оборвала его Дора, – я тебя очень люблю, но это пустой разговор: прения закрыты. Пошли, Милена.
Бартоломео был столь же ошарашен, сколь восхищен. Ему еще ни разу не доводилось слышать, чтоб кто-нибудь осмелился так дерзко говорить с господином Яном.
После этой вспышки атмосфера в машине странным образом разрядилась и стала куда непринужденнее и веселее. Как будто от Дориного бунта полегчало всем. Прежде всего ей самой, давно копившей все это в душе. Да и Яну, которому секретность и вынужденное молчание уже до смерти надоели. И наконец Бартоломео и Милене, получившим возможность остаться вместе и сражаться бок о бок.
Теперь мужчины, оставив скрытность, отвечали на все вопросы, рассказывали о сотнях тайных собраний, происходивших все эти месяцы по подвалам, по гаражам, о подпольной работе тысяч борцов, невидимых, но полных решимости. И о том, что все ждут только сигнала к восстанию и теперь это вопрос дней.
Обе машины ехали обратно тем же путем, потом повернули на север. Скоро Бартоломео стал узнавать пейзаж – ланды, замшелые спины скал. Путь до деревни людей-лошадей показался ему на этот раз совсем недолгим. Фабер с женой, несмотря на поздний час, не спали, поджидая гостей. Сокрушаясь, что в прошлый раз прием не задался, старики хотели уж теперь-то не ударить в грязь лицом, и это им удалось. Роберта надела нарядное цветастое платье и подкрасила губы розовой помадой. Ее муж был неузнаваем в пиджачной паре, в которой свободно поместились бы двое мужчин нормального роста. В его черных волосах блестели свежие борозды от зубьев гребенки. При виде громадного человека-лошади у Милены возникло ощущение, что она попала в какую-то сказку, которую ей читали в раннем детстве, – в сказку, где добрые великаны носили деток на руках. Бартоломео не удержался и рассказал ей, как Фабер задавил фалангистов у себя в кухне. Ей не очень-то верилось, но теперь, когда она своими глазами увидела этого колосса, а также заплатанный новыми досками потолок, пришлось поверить. Ян представил гостей. Услыхав, что Милена – дочь Евы-Марии Бах, Роберта всплеснула руками:
– До чего ж похожа! Господи, ну прямо одно лицо! Вы тоже поете, мадемуазель?
– Учусь, – скромно ответила Милена, что очень позабавило тех, кто слышал ее несколько часов назад.
Все уселись за стол, тоже новый, и Роберта принесла пива. Фабер расточал улыбки, радуясь гостям. Долгий процесс возвращения к жизни завершился, и любо было видеть главного человека-лошадь снова здоровым.
– Ну как, Фабер, – спросил Ян, – удалось тебе собрать своих людей?
– Да вроде удалось, господин Ян. Они стянулись в несколько мест по стране и готовы драться. Вот и тут в деревне сошлось порядочно. Сколько точно, не скажу, но порядочно. Утром увидите.
Тут шеф-повар Ландо привлек общее внимание к немаловажной проблеме: как доставить все это войско в столицу в нужный момент? Водить машину никто из них не умел.
– Пешком, чего же лучше, – сказал Фабер. – Ноги не подведут – никаких тебе аварий. Всего и надо-то три дня.
– Три дня – это слишком долго, – проворчал Ян.
– Нет, Фабер прав, – вмешался в спор Бартоломео. – Разрозненные пешие группы труднее перехватить, чем автобусы или автоколонны. Они будут на всех проселках, на всех дорогах, будут двигаться с севера, с юга, отовсюду. И по пути к ним будут присоединяться местные жители, я уверен. Это будет как людской потоп, со всех сторон подступающий к столице. Фаланга не сможет всюду поспеть. Она попросту захлебнется.
Он продолжал расписывать в красках неодолимое наступление людей-лошадей, увлекающее с собой всех борцов за свободу. Его черные глаза жарко горели. Милена смотрела на своего возлюбленного чуть ли не с благоговением. В свои семнадцать лет он осмеливался оспаривать доводы старших, а те слушали его как равного!
– Завтра я с ними поговорю, – заявил он, не дожидаясь согласия остальных. – Я им все объясню, меня они выслушают.
– Да, – подтвердил Фабер. – Они по-любому ждут, что ты с ними поговоришь, Казаль.
Слово взял Ян, и скоро Милена заметила, что совершенно не понимает, что он говорит. Слова оглушительно отдавались у нее в голове, а смысла в них никакого не было. У нее потемнело в глазах, и в сознание она пришла лишь в могучих объятиях Роберты, которая укладывала ее на лавку, сталкивая мужчин.
– Да она ж белая вся, бедная девочка! Она хоть ела у вас чего-нибудь нынче?
Тут все сообразили, что Милена и впрямь с утра ничего не ела, как, впрочем, и Дора. Полный рабочий день, концерт, потребовавший столько душевных сил, дорога, холод и стакан пива на пустой желудок – для нее это оказалось слишком.