Зимняя сказка
Шрифт:
Он вспомнил, как они плавали на своих каноэ по мелководью и вытаскивали их на желтые песчаные косы. Окутанный дымкой город оставался где-то вдалеке. Он знал о его существовании, но не проявлял к нему ни малейшего интереса, ибо жили они тогда на замечательном болоте, где всегда стояло лето…
– Ты его знаешь? – изумился Эсбери. – Кто это? Откуда он взялся?
Абисмилла нисколько не походил на современного человека.
– Оттуда, – ответил Питер Лейк, кивком указывая на Бейонн-Марш. – Прежде там жили люди, чем-то похожие на индейцев. Они не знали ничего, кроме гребешков, омаров, рыбы, пернатой дичи, болотных ягод, торфа и плавника. Ныне всего этого уже нет. Болото стало адом.
– Похоже, он был последним его обитателем, – пробормотал Эсбери.
– Нет, – покачал головой Питер Лейк. – Последний житель болота – я.
Ex machine
Вероятно, ожидание Страшного суда является столь распространенным
Прохаживаясь по вибрирующим улицам, Прегер де Пинто нередко испытывал странные ощущения, вызванные явным переизбытком вольной силы, связывавшей воедино городское пространство.
Инаугурация представлялась ему теперь не только воплощением заветных желаний, но в известном смысле и безвозвратной утратой им былой самости. Больше всего церемония эта походила на казнь, которая была страшной, но не смертельной, хотя он и лишался при этом возможности жить нормальной жизнью. В иные, более благоприятные периоды истории мэр мало чем отличался от всех прочих людей. Теперь же возлагавшаяся на него ответственность была такой, что юность оставляла его навеки, подобно голубю, не желающему жить среди расставленных повсюду силков.
Возле него стоял Горностаевый Мэр в подбитых горностаевым мехом одеждах, в горностаевой шапочке и в горностаевой накидке, казавшийся Прегеру де Пинто чем-то вроде лесного сурка.
Прегер повернулся лицом к своему предшественнику и неожиданно увидел у него за спиной целый ряд восседавших на возвышении важных боссов. За первым рядом следовал второй, за вторым – третий и так далее – вплоть до кремовых стен мэрии. Подавляющее большинство политических боссов имели рост шесть футов два дюйма, вес – двести двадцать пять фунтов, красные носы, широкие затылки, румяные пухлые щеки и похожие на пух седые волосы. Все прочие отцы города были тщедушными карликами с тоненькими черными усиками и визгливыми голосами, которые прятали свои поросячьи глазки за темными очками. У дородных красноносых боссов не было шей, коротышки же хромали либо на одну, либо на другую ногу. Подобное единообразие наверняка было составной частью какого-то неведомого людям божественного плана.
Он стал первым человеком, избранным на пост мэра без помощи всех этих боссов, которые теперь собрались здесь единственно для того, чтобы выслушать его речь. Он и поныне оставался для них полнейшей загадкой. До наступления нового тысячелетия оставался всего месяц, и потому Прегер решил избрать темой своего инаугурационного выступления метафизическое равновесие города, которое, на его взгляд, являлось едва ли не самой характерной его чертой.
– Я вижу, что многие из вас озадачены, – сказал он. – В чем же тут дело? Неужели вы не понимаете того, что город наглядно демонстрирует нам механизмы своего равновесия? Мне известна ваша позиция. Вы привыкли оперировать контрастными социальными понятиями, и при этом многие явления общественной жизни вызывают у вас неодолимое отвращение. Но неужели вы действительно полагаете, что бездомный бродяга, скитающийся по зимним улицам, стоит меньше, чем патриций в горностаевой накидке? Когда я был совсем еще ребенком, мама советовала мне брать уроки джиу-джитсу у жившего по соседству парикмахера, говоря, что в этом случае я смогу без особых усилий справиться с любым здоровяком. Ее слова меня нисколько не трогали. К этому времени я уже понял, что проигравший, нашедший в себе силы вновь подняться на ноги, с каждым падением будет становиться все сильнее и сильнее. Порою возникает такое ощущение, что в этой жизни нас поддерживает чья-то незримая рука. Мы привыкли говорить о справедливом воздаянии, не задумываясь о том, что святые практически никогда не обладали земными богатствами и властью, никогда не дорожили ими и никогда к ним не стремились.
Боссов прошиб холодный пот. Новый мэр говорил с ними так, словно являлся духовным лицом. Больше всего на свете они страшились теократии, и потому пот их был не просто холодным, но буквально ледяным. Страшно заволновались и прелаты, сидевшие на задних рядах. Судя по фамилии, де Пинто мог быть только католиком.
– Не подумайте, что я отношусь к своей временной власти как к средству поддержки существующего социального порядка. Я вижу, как трясутся сидящие на тридцатом ряду марксисты.
При этих словах Крейг Бинки, сидевший на одном из самых видных мест, вцепился в свое кресло, съежился так, словно пережил разом инфаркт и инсульт, и принялся строить гримасы, которым позавидовал бы и старый Панталоне. Когда же Прегер продолжил свою речь, Крейг Бинки, подобно кающемуся грешнику, опустился на колени, хотя в эту минуту им владели отнюдь не покаянные чувства.
– Он познакомил меня со своими планами, – сказал Прегер. – Когда я увидел эскизы этого гигантского подвесного моста, у меня захватило дух. Каково же было мое удивление, когда Джексон Мид известил меня о том, что это лишь часть проекта, на которой представлено одно из звеньев конструкции. После этого он показал мне еще несколько дюжин чертежей мостов, которые, в соответствии с его замыслом, должны исходить из общего центра подобно спицам. Об этом центре я не могу сказать ничего определенного. У меня сложилось такое впечатление, что он будет соткан из света. Он говорил об использовании в качестве линз воды и льда, сами же световые лучи будут генерироваться несколькими установками, монтаж которых близок к завершению. Лучи разных длин волн будут усиливаться, преломляться, отражаться, подстраиваться и взаимно усиливать друг друга. Мощность суммарного излучения будет определяться не только совокупной мощностью генераторов, но и другими средствами. Джексон Мид предполагает не просто взять под контроль все эти световые пучки. Он хочет превратить ставший холодным и плотным световой луч в несущую балку своей конструкции, один конец которой будет находиться в Бэттери, а второй – неведомо где. Во всяком случае, Джексон Мид не счел возможным поведать мне об этом.
Присутствующие ответили на эту новость дружным возмущением, полагая, что реализация подобного проекта приведет к гибели района, переориентации основных магистралей и к перерасходу жизненно важных ресурсов. Если бы сутенеров с Таймс-сквер попросили перестроить собор в Шартре, их реакция вряд ли была бы столь же дружно негативной. Выходит, все это время Прегер де Пинто просто морочил им головы дурацкими рассказами о зиме?
Заранее подготовившийся к прениям новый мэр спокойно заявил, что он всегда выступал против любого рода тайн и только что раскрыл присутствующим последнюю тайну.
Боссы вознегодовали (в конечном итоге именно за это они и получали жалованье). Своим гневным видом они уверяли избирателей в решимости отстоять их права, и потому паноптикум боссов стал походить на зал с игровыми автоматами, каждый из которых одновременно выбросил джек-пот. Зашумели даже клирики, опасавшиеся того, что соборы обезлюдеют, после того как их прихожане, выйдя на мост, исчезнут где-нибудь в облаках.
– Это не понравится и жителям трущоб, – сказал кто-то. – Они тут же решат, что у них появился еще один враг. Если же их терпение лопнет, их никто не сможет остановить.
Заключительный этап инаугурации состоял в оглашении советом старейшин имени нового мэра. Прегер опасался того, что его назовут Оловянным или, в лучшем случае, Птичьим Мэром (большинство жителей города хранило память о яичных, водяных и лесных мэрах). За последним Костяным Мэром следовали Древесный Мэр, Зеленый Мэр и, наконец, Горностаевый Мэр.
Едва часы пробили полдень и заледеневшие деревья, подобно тамбуринам, ответили им звоном тысяч льдинок, Горностаевый Мэр совлек с себя мантию (которая тут же была аккуратно сложена его помощником), опустился на колени и вручил Прегеру скипетр мэра. В зале стояла полнейшая тишина, ибо присутствовавшие в нем важные гости не испытывали в связи с этим ни малейшего восторга. Тем временем на подиум вышел городской совет старейшин (к числу которых принадлежал и Гарри Пенн). Что касается Крейга Бинки, то он решил остаться на месте. Глава совета попросил присутствующих воздержаться от излишних комментариев.