Зимняя сказка
Шрифт:
– Вы что, не видели знака? – спросил рабочий с угрозой в голосе.
– Какого знака?
– Вот какого, – ответил рабочий, указывая на огромную светящуюся панель с надписью «Вход воспрещен».
– Честно говоря, я его не заметил, – признался Питер Лейк. – Скажите, куда это мы попали?
– Это электростанция, – буркнул рабочий. – Неужели вы и сами не видите?
– И что же это за электростанция? – не мог не спросить Питер Лейк, сборщик электродвигателей, динамо-машин, паровых турбин и двигателей внутреннего сгорания.
– Релейная станция.
– Для чего?
– Для подающейся сюда энергии.
– И откуда же она подается?
– Не знаю. Я не инженер.
– Что-что, а уж электростанции-то я знаю!
– Стало быть, вам и без меня все известно.
– И да, и нет. Ничего подобного я еще не видел.
Рабочий презрительно
– Что до меня, то я работаю в этом самом месте лет двадцать, не меньше.
– Не может быть. Двадцать лет назад здесь жили люди. Во внутреннем дворе стоял маленький домик, там жили мошенницы, которые занимались тем, что чистили карманы зевакам…
– Я знаю, – перебил Питера Лейка рабочий. – Крошка Лайза Джейн, Долли и темнокожая Боска.
– Откуда вам это известно?
– В то время я тоже жил здесь. Мой дом стоял на месте этой самой штуковины, видите ее?
– Вы жили в многоквартирном доме?
– Совершенно верно. Все его жильцы уже умерли или съехали отсюда.
– Вы, случайно, не помните маленького ребенка, который жил в том же самом доме? – спросил Питер Лейк, указывая рукой в пустоту. – Больной ребенок с большой головой, почти слепой?
– Я же сказал вам, здесь давным-давно никого нет. Если он был таким недужным, как вы говорите, они, скорее всего, отправили его в больницу…
– В какую именно?
– В ту, куда отправляли островитян, – в больницу на Принтинг-Хаус-Сквер.
– Но ведь это на Манхэттене!
– Ну и что с того? У нас что, мостов нет?
В морге больницы на Принтинг-Хаус-Сквер не было не только окон, но и вентиляционной отдушины. Под яркими лампами стояли пятьдесят столов для вскрытия, и на каждом лежало по покойнику. На некоторых умещалось сразу по десятку детских трупиков, они казались поршнями, извлеченными из дефектного двигателя и выложенными в ряд. Здесь можно было увидеть тела всех возрастов и оттенков кожи. Мужчины, женщины, дети, бродяги – косая сажень в плечах, оцепеневшие подмастерья, девицы – кожа, да кости, бандиты, на чьих телах пули оставили дырки размером с серебряный доллар. Был там индеец с отрезанной головой. Голова стояла отдельно на другом конце комнаты, уставившись на собственный труп. Никто из покойников до последнего мгновения и не думал умирать. Смерть застала этих несчастных людей врасплох, и на их лицах застыла удивленная гримаса.
Доктор в грязном халате то и дело переходил от стола к столу, что-то диктуя в свисающую у него над головой хитроумно закрепленную переговорную трубку и время от времени склоняясь над трупами – кого осмотреть, а кого и вскрыть. Питер Лейк застыл в дверном проеме, не в силах двинуться ни вперед, ни назад. Взгляды мертвецов были беспорядочно направлены во все стороны, так что куда ни шагни – всюду окажешься в поле их зрения.
– Я полагаю, вы кого-то разыскиваете, – сказал доктор, не поднимая на него глаз. – Скорее всего, вы пришли сюда зря. Я объясню вам причину этого. – Он говорил так спокойно и невозмутимо, словно продолжал диктовать в трубку какие-то никому не нужные данные. – За этими людьми не придет никто. Как будто их никогда и не было. Где же их родители, дети, братья, сестры, друзья? Некоторые здесь, другие уже были или еще будут здесь, не так ли? Неужели вы думаете, что тот, кто еще способен дышать, согласится спуститься к нам? Вы не затащите его сюда и силой!
Молчание Питера Лейка ничуть не смутило доктора, продолжившего свои странные речи.
– Возможно, вы из числа реформаторов, занятых сбором каких-то там свидетельств. – Он взглянул на Питера Лейка и тут же понял по выражению его лица и по его внешности, что это не так. – Они приходят сюда делать снимки. Чувства их так и переполняют. При виде этих исковерканных тел они источают сострадание и праведное негодование – это их конек. – Доктор сделал надрез на животе совсем еще юной девушки. – Я работаю здесь достаточно долго, и каждый день мне приходится разрезать по пятьдесят тел. Не могу же я испытывать чувства к ним ко всем, понимаете? Я не Господь Бог. Я обычный человек. Все эти радетели за благо человечества видят меня насквозь. Они прекрасно понимают, что с этим ничего нельзя поделать, но почему-то считают себя лучше всех остальных людей, которые якобы лишены должного «сострадания». – Он вновь взглянул на Питера Лейка. – Вы не обращали внимания на то, сколь часто они повторяют это слово? Разят им наповал. Будьте осторожны.
Доктор продолжил свои манипуляции, и Питер Лейк, не в силах смотреть на происходящее, в ужасе зажмурил глаза. Доктор же продолжал как ни в чем не бывало:
– Они приходят сюда единственно ради самих себя. В этом можно не сомневаться. И тем не менее все эти жалкие бедолаги, ютящиеся в подвалах и канавах, считают этих самодовольных мерзавцев своими спасителями! Спасителями, вы понимаете? Они лишают бедноту всего – сначала материального, затем духовного. Впрочем, в каком-то смысле они стоят друг друга, ибо порок и глупость всегда идут рука об руку… Я знаю все это постольку, поскольку некогда тоже был бедным. Мне повезло в том смысле, что мне удалось сделать неплохую карьеру, но я ничего не забыл. Люди, называющие себя вашими спасителями и благодетелями, наделе погружают вас на самое дно жизни. Они простят вам все, что угодно: разбой, насилие, убийство, они помогут вам найти оправдание для всего. Они понимают вас и потому не винят ни в чем. Неужели они настолько безразличны? Нет, они вовсе не безразличны! Они хотят, чтобы мир оставался таким, каков он есть!
Склонившись над телом тощей блондинки, которую только что выпотрошил, он произвел короткий, тонкий, как волос, разрез поперек ее груди.
– Скажите мне, на что бы они жили, все эти слуги обездоленных, если бы обездоленных не было?.. В том-то все и дело! Знаете что помогло мне возвыситься над всеми прочими недоумками? Однажды сюда пришел человек, возненавидевший меня с первого взгляда и имевший смелость сказать мне об этом. Я помню все его слова до единого. Он сказал: «Вы занимаетесь отвратительными вещами и лишаете себя будущего. Если не хотите узнать, что такое счастье, лишь после смерти, учитесь прислушиваться к своему сердцу». – Доктор вновь посмотрел в сторону Питера Лейка, – Я ненавижу бедных. Посмотрите, во что они себя превратили! Как можно их не ненавидеть – если, конечно, не думать, что им это поделом? – Он отложил скальпель в сторону и на миг задумался. – Простите меня. Порой я говорю живым то, что предназначается мертвым. Насколько я могу понять, вы кого-то разыскиваете, не так ли?
Питер Лейк утвердительно кивнул.
– Возраст?
– Ребенок.
– Пол?
– Не знаю. Думаю, что мужской.
– Раса?
– Скорее всего, ирландец или итальянец.
– Это не расы. Откуда?
– С островов.
– После того как они стали промышленной зоной, там живет совсем немного людей. Местное население сильно поредело.
– Это было куда раньше.
– Лет двадцать тому назад?
– Именно так.
– Все понятно… Возможно, я мог бы помочь вам разыскать человека, попавшего сюда двадцать часов назад. Но никак не двадцать дней, двадцать недель или двадцать месяцев, вы понимаете? Это же просто смешно. С тем же успехом вы бы могли отправиться в Канзас на поиски пшеничного зернышка, упавшего с колоса за двадцать лет до того, как вы туда приехали. Целые поколения рождаются и умирают, бесследно исчезая в прошлом. Все предается забвению. Если родители этого ребенка живы, в чем я сомневаюсь, то и они уже не вспоминают о нем… Вы только посмотрите, сколько здесь детей, занимавшихся проституцией! В лучшем случае они доживают – если только это можно назвать жизнью – до девятнадцати лет. Кокаин, сифилис, пьяная поножовщина… Хотите, я отведу вас в комнату, где лежат обрубки тел, утопленники, пролежавшие в воде пару месяцев, и так далее? У нас их сравнительно немного. Можете себе представить, что творится в крупных больницах… И даже в частных клиниках! Самое отвратительное – если человек любил поесть, а потом сыграл в ящик, и тут его начинает распирать во все стороны, и он надувается, как воздушный шар, своим вонючим газом… Порой у меня возникает такое чувство, будто город горит, будто он взят в осаду. Мы находимся в состоянии постоянной войны, жертвами которой падут все. Все мы умрем, и все мы будем забыты.
– Тогда что же здесь делаю я?
– Вы кого-нибудь любите?
– Да.
– Женщину?
– Да.
– Так идите к ней!
– А кто будет ее вспоминать?
– Никто. В том-то все и дело. Вы должны заботиться о ней сейчас.
Акелдама
Питер Лейк скакал на Атанзоре по заснеженным улицам навстречу холодному северному ветру. Усы у него превратились в сосульки. Хотя доктор не знал о том, что женщина, которую любил Питер Лейк, могла умереть в любую минуту, его совет прозвучал как нельзя кстати. Совсем недавно, во время очередного приступа лихорадки, Беверли сказала: «Я такая же, как ты, и хотя мы пришли из других времен, но заботиться должны о настоящем».