Зимняя сказка
Шрифт:
А ведь на самом деле не могло... Им уже ничто не могло помочь...
Шейла не удивилась, когда крыша импровизированного укрытия проломилась и рухнула, а многоэтажные ругательства выбрались из-под обломков на секунду раньше самого Терри.
Шейла совсем не удивилась, она просто воспользовалась случаем, сжалась в комочек и, прижимая к груди дрожащего Флипа, громко и неудержимо разрыдалась.
И ничуть не обиделась, когда Терри, выпрямившись во весь рост, переадресовал поток своего красноречия ей лично.
А что ему оставалось делать -
И что оставалось делать ей?
Разве что...
Шейла уткнулась лицом в заснеженную кошачью шерсть и неслышно, как молитву, зашептала:
– Помогите нам, слышите, пожалуйста! Ну Джинн, скажи Ему, я на все согласна, я самая счастливая девушка в обоих мирах, только вытащите нас отсюда! Я очень прошу... хотя бы его отправьте откуда взяли, он же вообще, дурак, ни при чем... Ну пожалуйста!
* * *
Рубрика в местной газете называлась: "Ну и ну!"
Заголовок гласил: "Умопомрачительный рекорд".
Подзаголовок разъяснял: "поставили наши земляки Терри Марсен двукратный чемпион округа по "школе выживания" - и его подруга Шейла Макларен, которые пересекли степь между Сантауном и Джерси за одни сутки без продовольствия, спичек, компаса и даже теплой одежды".
Врезом шли набранные жирным шрифтом слова Терри: "Героем себя не считаю. К этому рекорду я шел давно по тернистому пути долгих тренировок," - слова, которых Терри, естественно, никогда и никому не говорил.
И уж конечно, Шейла ни за что не подписалась бы под заключительной фразой, выделенной курсивом: "Я горжусь, что рядом со мной такой мужчина, как Терри!".
А сама статья занимала целую газетную полосу. Эта полоса, оторванная от остальной газеты, в которую, как всегда, завернула бутерброды мама одного из завсегдатаев тренажерного зала, всю тренировку переходила из одних мускулистых рук в другие. И соперники Терри по "школе выживания", спорту настоящих мужчин, безаппеляционно заявляли:
Так не бывает!
* * *
Разумеется.
Но все-таки им пришлось тащиться сквозь буран метров двести, спотыкаясь и проваливаясь в снег, пока не стала летняя ночь, на удивление мягкая и теплая. Джинн деловито отряхнул одежду от снега, пока тот ещё не успел растаять, и сочуственно поинтересовался:
– Замерзли, Шейла?
Она хотела кивнуть головой, но для этого пришлось бы оторвать эту голову от замечательно удобной, как перина, земли, - и Шейла передумала.
– Мы догоним Коридор на моей машине, - ненавязчиво журчал сверху голос Джинна, - и я перемещу вас обратно в районе того, другого города... Джерси, кажется. Вы уж простите за неудобства. Иначе пришлось бы ждать триста шестьдесят четыре дня, пока Коридор миров снова окажется возле вашего дома, Шейла. Вы уж простите. Может быть, у вас есть какие-нибудь желания в плане пищи, одежды?...
Никаких желаний у неё не было. Абсолютно.
– Тогда, с вашего позволения, я погружу это в машину...
Это - был Терри. Он валялся тут же совершенно неподвижно, прямо перед носом Шейлы вздымалась огромная подошва его кроссовка, а откуда-то издали доносился мощный храп. Наверное, Джинн усыпил Терри для удобства транспортировки, подумала Шейла. А впрочем, этот буйвол мог и сам улечься досыпать, с него станется, на редкость толстокожее существо.
С этой приятной мыслью Шейла заснула.
* * *
Их чествовали четыре дня.
Было так замечательно. Журналисты "Сантаунских вестей" и "Радио Джерси" бегали за ней по пятам, а в понедельник заявился репортер из центральной газеты с огромным фотоаппаратом и нащелкал целую пленку! Правда, пришлось обниматься с этим Терри, - слишком много чести и вообще противно, - но зато теперь все блондинки округа могли обломаться.
Естественно, о Джинне, о Коридоре миров, и уж тем более о Нем Шейла помалкивала. Как-то не хотелось, будучи у всех на устах, превращаться из героини в сумасшедшую. Терри, судя по всему, тоже не хотелось. Судя по всему. Они уже четыре дня как не разговаривали.
А на пятый день на пригородной ферме родился двухголовый теленок, и внимание прессы было безнадежно потеряно. Завистливые сограждане поспешили начисто забыть о героическом подвиге своих земляков. Заявка на запись в "Книгу рекордов Гиннеса" вернулась с уведомлением, что десять лет назад какой-то чудак уже пересек степь на том же отрезке за двадцать с чем-то часов при гораздо более низкой температуре, - правда, несколько теплее одетый, но этот спорный момент предлагалось решать через суд с оплатой всех издержек. А фотография в присланной из столицы газете оказалась такой уродливой, что Шейла поспешила засунуть этот номер как можно дальше. Ей очень хотелось нейтрализовать и тот экземпляр, что полагался Терри, но с ним, этим тщеславным амбалом, она не разговаривала.
И все ещё был февраль, и шел то холодный дождь, то мокрый снег, дул пронизывающий ветер, и, естественно, в такую погоду никто ни в кого не влюблялся.
Как-то поздней ночью, прижимая к груди разбуженного, недовольно шипящего Флипа, Шейла подняла глаза к плафону на потолке и зашептала неслышно, словно молитву:
– Пожалуйста, Ты, услышь меня... ничего, что я на "ты"? Ты ведь все слышишь, все знаешь и все понимаешь, наверное. Я так хочу к Тебе! Я понимаю, теперь это гораздо сложнее, целый год ждать, - но я могу поехать на восток, догнать Коридор... я все сделаю, что Ты скажешь! Я очень прошу...
И надо же - последовал ответ.
– Увы, Шейла, - Это был голос Джинна, тихий и опасливый.
– Вы были самой счастливой девушкой в обоих мирах. Это все, что я хотел вам сказать... Он разгневается, что я с вами разговариваю. Понимаете, Он...
И уже совсем тихо Джинн закончил:
– Он на вас обиделся.
* * *
В апреле Шейла и Терри поженились.
В июне они поехали в столицу и, по слухам, неплохо там устроились.
В феврале следующего года Шейла приехала в Сантаун погостить у родных.