Зимняя жатва
Шрифт:
«Итак, — думал он, обращаясь к матери, — тебе наплевать, что он умер? А ведь ты с ним спала, я знаю. Сам слышал, как вы вспоминали деньки, проведенные в Париже. Неужели смерть Этансона ничего для тебя не значит? Разве ты его не любила?»
Краем глаза он наблюдал за Клер, пытаясь разглядеть на ее лице знаки страдания. Может, она опять ломала комедию, притворялась безразличной, чтобы скрыть от сына правду, представив дело так, что капрал был для нее посторонним человеком? И вдруг Жюльен вспомнил свои слова там, на берегу, и внутри у него все оборвалось. «Пусть капрал умрет! Этансон должен умереть!» Глупая, нелепая мольба, обращенная к альбатросам. Взрыв ненависти, попытка избавиться от пережитого унижения.
Мольба была услышана и исполнена. «Нет, нет, — спохватился мальчик. — Не нужно так думать. Случайное совпадение, не стоит видеть за этим вмешательство высших сил. Не идиот же ты, чтобы верить в такую чепуху! Но почему все-таки… Матиас? Матиас Леурлан, его отец? Нет, это же просто невероятно! Как бы он смог это подстроить?»
Даже в мыслях Жюльен не посмел оформить до конца свою догадку: «Ведь это сущий пустяк для Леурлана — сломать миноискатель! Достаточно перерезать соединенный с наушниками провод, чтобы не раздался сигнал тревоги, и напрямую соединить контрольную лампочку с источником питания. Без наушников Этансон не смог узнать, что приближается к мине, и…»
Да, все происходило именно так. Убить капрала не представляло никакого труда.
Стоя на пороге, мальчик не удержался и посмотрел в сторону леса. Призрак… все сходилось на призраке.
Мать уже орудовала на кухне. Сначала долго терла мылом руки, потом поставила варить кофе. Несмотря на жару, она дрожала, растирая себе плечи. Жюльен уселся за стол перед миской с брошенным горохом. Ему захотелось поделиться с матерью своими опасениями, но он не был уверен, что она его правильно поймет.
— Ради Бога, не терзай себя, — тихо проговорила Клер, разливая по чашкам кофе. — Нашей вины здесь нет. Мы не должны чувствовать себя ответственными за смерть капрала только потому, что он погиб на нашей земле. Этансон мог подорваться в другом месте, где угодно. Ведь он солдат. Это была его работа.
«Но ты же спала с ним, — рассуждал Жюльен. — Он был твоим любовником. И ты жила с ним, когда я находился в пансионе Вердье. У вас много общих воспоминаний. Пять лет воспоминаний. А сегодня ты спокойно, не проронив ни слезинки, воспринимаешь его смерть, так же спокойно, как смерть Цеппелина».
Его пальцы с силой сдавили горячую фарфоровую чашку. Что-то мешало ему озвучить эти упреки. Возможно… новое сближение с матерью, жалкое, от которого он испытывал мучительную неловкость. Мальчик закусил губу, чтобы справиться с охватившим его волнением.
— Горячо? — спросила Клер. — Подожди немного и положи сахару.
Но сахар ничего не исправил.
Он думал о привидении, о Цеппелине, о мертвом Пьере Этансоне, валявшемся в домике с просветами. Эх, длинноносый верзила Пьер, смерть сделала из тебя трубочиста! Розовощекий, румяный, капрал напоминал теперь вылепленную из смолы статую.
Так прошел весь день — в каком-то отупении и молчании. В миске продолжали вянуть стручки гороха.
— К счастью, остался велосипед, — сказала мать, когда закат окрасил небо в багрово-красные тона. — Теперь легче добраться до Морфона. Хорошо бы военные не затребовали велосипед обратно: он нам пригодится в хозяйстве.
«Неужели все это говорится искренне?» Несколько раз Жюльен выходил из комнаты, будто по нужде, и на цыпочках возвращался в надежде увидеть Клер рыдающей, но всегда заставал одну и ту же картину: мать неподвижно стояла возле раскрытого окна, не сводя глаз с линии горизонта.
С наступлением ночи Жюльен услышал, как в коридоре скрипнул пол. Кто-то вышел из комнаты, стараясь двигаться бесшумно. Глупец! Этим человеком могла быть только мать, поскольку никого другого в доме не осталось. Мальчика заинтриговали эти меры предосторожности, он тихо встал с постели и приник лицом к жалюзи. Минуты через две Клер появилась в саду с лампой в руках. Бросив взгляд в сторону окон детской, она пошла вдоль поля, но не по дороге, а по траве, чтобы под подошвами не шуршали камешки.
Жюльен расплющил нос о жалюзи, чтобы получше видеть. Куда же она направлялась? К «моргу»? Темнота сгущалась, и в двух шагах уже ничего нельзя было разглядеть. Клер шла быстро, чуть ссутулившись, напоминая сухонькую старушку, в которую, наверное, превратится через много лет. Мальчика отчего-то это очень растрогало.
«Она не давала себе воли весь день, — решил он, — и теперь идет туда, чтобы оплакать Этансона без свидетелей…»
Другого быть не могло. Вскоре желтый свет лампы проступил между редкими досками «морга». Жюльен с трудом представлял, как Клер на коленях стоит перед телом капрала неподалеку от завернутых в мешковину останков англичан. Черт! Да он и минуты бы там не пробыл! Что она делала? Плакала? Молилась?
Прошло довольно много времени, потом огонек принялся плясать на краю поля, словно кто-то разводил костер. Это продолжалось недолго, ветер прибил пламя к траве, и костер потух.
Мальчик так и не сумел найти объяснения тому, что открылось его глазам. Ночь полностью вошла в свои права, и свет от лампы теперь плясал над землей, как огни святого Эльма [35] . Она возвращалась.
Жюльен видел, как Клер прошла в сад и поднялась по ступенькам крыльца. Он быстро лег и притворился спящим на случай, если ей придет в голову приоткрыть дверь его комнаты, но она этого не сделала.
35
Свечение предметов или биологических организмов, природа которого до конца не изучена. Названо по имени святого Эльма, покровителя итальянской церкви, где часто наблюдалось это явление, считавшееся добрым предзнаменованием.
На следующее утро с первыми лучами солнца мальчик выскользнул из дома. Подражая матери, он, чтобы не скрипеть башмаками, прошел по траве вдоль колючей проволоки, которую с трудом различал. Дувший с моря ледяной ветер больно хлестал его по лицу, и он весь дрожал от холода и напряжения.
На пороге «морга» Жюльен отодвинул висевшие на гвоздях доски, одной стороной прибитые к перекладинам. Этансон лежал на земле совершенно голый. Валявшаяся рядом одежда была кем-то изорвана в клочья. Лицо и обожженные руки капрала казались иссиня-черными по сравнению с остальными частями тела. В восковом тесте груди черными дырами зияли раны. Жюльен в страхе отскочил от обнаженного трупа. Теперь он уже ничего не понимал. Вдруг взгляд его упал на кучку золы. Здесь недавно что-то сжигали, и еще можно было разглядеть остатки каких-то листков. Мальчик опустился на колени, зная, что обуглившаяся бумага немедленно превратится в пыль, если он коснется ее пальцами.