Шрифт:
ЧАСТЬ 1. ЗИМА
Я родилась на исходе первого дня Долгой Зимы, пришедшей на смену холодной и дождливой Осени. Старая Хранительница рода Нерки рассказывала: в тот вечер закат полыхал на все небо кровавым заревом, предвещая приход снежных туч. Ветер, холодный, пробирающий до костей, выл в ущелье раненным волком, а черные воды моря с грохотом разбивались о берег, терзая привязанные к причалу лодки. В этом отчаянном буйстве стихии, загнавшей в дома всех от мала до велика, невозможно было расслышать ни стонов роженицы, ни первого крика младенца.
Хранительница знала множество
Как приятно было полежать в стогу душистого колючего сена, как грела сшитая матерью новая шубка, как хотелось найти под снегом кустик зеленого мха и тайком угостить любимого оленя, когда пастухи возвращались домой с южных пастбищ. Наш детский мир был полон наивных радостей и сказаний старой Хранительницы, и взрослые печали мало что значили для нас.
Но одна луна сменяла другую, мы, дети Зимы, подрастали и начинали замечать, как с каждым разом дольше и дольше длится отсутствие пастухов, как скудеют кладовые и охотники раз за разом возвращаются с пустыми руками, приплывают ни с чем. Жизнь уходила от берегов, захватываемая неумолимой Зимой. Лица взрослых суровели, вытягивались. Дети Осени и дети Лета не могли найти выхода. Призрак голода или кочевья витал над родом.
Старейшина отправлял и принимал гонцов ото всех родов нашего края. Хранительница неизменно присутствовала при встречах, и после отъезда чужаков я все чаще и чаще ловила на себе ее внимательный и цепкий взгляд. Я чувствовала: надвигаются перемены. И тихие голоса родителей, спорящих о чем-то с Хранительницей, едва слышные за закрытой дверью, лишь убеждали меня в моих подозрениях.
Через две сотни лун после моего рождения дверь между моей детской жизнью и их взрослым миром распахнулась. На пороге стояла старая Хранительница, отец, еще более серьезный, чем всегда, мать пряталась за его спиной, отводила глаза.
— Сирим, тебе известно сказание о Зимней жене? — спросила Хранительница.
Я кивнула, не понимая сути вопроса. В сказках духи часто брали в жены женщин из серединного мира, даруя за это процветание и богатство ледяному краю. Но это казалось не более чем преданиями, далекими и несбыточными как зеленеющие горы или деревья, усыпанные сладкими плодами.
— Сирим, — голос Хранительницы звучал торжественно и твердо, — боги верхнего мира послали нам знамение. По их воле ты будешь отдана в жены Зимнему духу. С этого дня нарекаю тебя невестой Курха-Ворона.
*
Несколько лун мы провели, готовясь к обряду. Род словно вышел из зимней спячки, занимаясь предсвадебными хлопотами. Люди из других родов привозили меха, лен, цветные бусины, дубленую кожу. Мать и я без устали ткали, пряли и расшивали узорами лен. Я должна была получить самое богатое приданое, чтобы дух Зимы за каждый дар вознаградил наш край сторицей.
Но ни наполняющиеся сундуки, ни наставления женщин, звучащие на ежевечерних посиделках, не вызывали у меня трепета и томления, положенного девушке перед свадебным обрядом. Я ничуть не походила на просватанных старших подруг. Вчерашний ребёнок, сегодняшняя невеста. Да и невеста ли — ритуальная жертва, часть подношения духам.
Под сочувственными и скорбящими взглядами, бросаемыми на меня украдкой, я чувствовала себя словно похороненной заживо.
Неудивительно, что я боялась.
Вдень обряда присутствовали все люди рода Нерки. Даже пастухи с дальних угодий пригнали стада, чтобы своими глазами увидеть сватовство и поклониться Зимнему духу. Они выстроились вдоль тропы, ведущей к тотемному столбу, и я шла между ними, знакомыми и незнакомыми, и все лица сливались в одно. В ушах гулко отдавался стук сердца в такт медленным шагам.
Мать, отец и Хранительница стояли у тотемного столба. Ворон, воплощение Курха и мой жених, безучастно смотрел на нас сверху агатовыми глазами. Я подошла к столбу и остановилась, лицом белее песцовой шубы. То ли невеста, то ли зверёк на заклание.
— Зимний дух, вдохнувший жизнь в людей, согревший огнём, приручивший оленей, прими наш дар! — Хранительница воздела руки к ворону. — Вот невеста, что обещана тебе богами верхнего мира. Спустись к детям своим и дозволь совершить свадебный обряд.
Следуя наставлениям Хранительницы, заученным перед ритуалом, я прикоснулась ладонью к столбу. Не удержавшись, чуть провела пальцами по оперению ворона, поглаживая резное крыло.
Мгновение ничего не происходило. И вдруг ладонь словно провалилась в древесину, ставшую мягкой и податливой. Я попыталась было отстраниться, но из оперения точно из рукава высунулась человеческая рука, стиснув в жёсткой хватке мои пальцы.
Преодолевая испуг, я посмотрела в лицо духу, явившемуся на зов Хранительницы. К моему облегчению, он выглядел почти человеком: ни рогов, ни клюва, а птичьи перья оказались всего лишь украшением тяжелого мехового плаща. Высокий, темноволосый и светлокожий, он казался не старше детей Осени. На его узком скуластом лице не было ни морщинки, разве что меж бровей залегла глубокая складка, делая взгляд не то сердитым, не то печальным. Полуприкрытые глаза, агатовые, без приметной радужки глаза Ворона, смотрели на меня изучающе, но без интереса.
— Делай, что должно, Айрын, — обратился он к Хранительнице по имени.
— Да, — Хранительница словно бы хотела добавить ещё что-то, но осеклась под взглядом духа.
Подойдя к нам, она накрыла ладонями наши сомкнутые руки.
Выжидающе посмотрела на Курха.
— Перед лицом богов и людей я, Курх-Ворон, Зимний дух, беру в супруги эту девушку из рода Нерки. Кто я такой, — он горестно усмехнулся, полуобернувшись в сторону Хранительницы, — чтобы оспаривать волю богов.
Последняя фраза была отступлением от ритуала и, к тому же, прозвучала довольно обидно. Будто бы меня навязали ему насильно, будто бы из нас двоих лишь его лишили свободы выбора. Будь моя воля, я тоже не пожелала бы себе такой судьбы.