Зимняя жертва
Шрифт:
Мы били, били и били.
Теперь нужно большее.
Мы ведь теперь взрослые.
Элиас всего в метрах десяти. Адам чувствует его тело, ветер в его волосах. Совсем как тогда, когда сидел позади него на «дакоте». И так будет всегда.
Здесь машина.
«Рейнджровер» братьев Мюрвалль стоит у самого сугроба, и Зак паркуется рядом, стараясь не заблокировать дорогу.
Они звонили, вертолет, должно быть, уже в пути. Малин сказала Шёману: «Положись на меня, Свен».
Но требуется
Они карабкаются по сугробам, ступая в следы братьев, пробираются меж деревьев, бегут, ломая наст, опять и опять. Их сердца пульсируют в бешеном темпе, легкие болят от напряжения, тела, переполняемые свежим холодным воздухом, рвутся вперед, вперед, спотыкаются, израсходовав весь свой адреналин, а потом снова бегут. Малин и Зак вслушиваются в тишину леса, стараясь уловить признаки движения, жизни, присутствия братьев, но все напрасно.
— Черт! — задыхается Зак. — Далеко ли они могли уйти, как ты думаешь?
— Далеко, — отвечает Малин. — Но нам нельзя останавливаться.
И Малин бросается в чащу, и снег проваливается под ее тяжелыми быстрыми шагами, и она падает, а потом встает и делает новый рывок.
Поле ее зрения сужено до тесного туннеля между стволов.
— Это не он изнасиловал вашу сестру! — кричит она.
«Не верьте своей матери, он не насиловал Марию. Он сделал много зла, но не это. Остановитесь же, пока не поздно. Что бы вы там ни думали, что бы она ни вбивала вам в головы, он все-таки ваш родной брат. Вы слышите? Вы слышите меня? Он ваш родной брат, и это не он изнасиловал вашу сестру, мы знаем это наверняка».
Туннель кончается.
«Я должна догнать их», — думает Малин.
— Это не он изнасиловал вашу сестру! — кричит она, задыхаясь, но и сама едва слышит свой голос.
«Никогда не показывай своей слабости, никогда…»
Элиас повторяет про себя эти слова, как мантру, и думает, что однажды раз и навсегда показал свою силу, тогда, с учителем Бруманом, посмевшим назвать его засранцем.
Иногда он старается понять, почему же все так получилось, почему они оказались в изоляции. И единственный ответ, который приходит ему в голову, — так было с самого начала.
У других работа, правильная жизнь, приличные дома, но у нас этого никогда не было и не будет. Нам дали это понять.
Адам идет за ним.
Элиас останавливается и оборачивается. Он думает о том, что его брат хорошо несет коробку и что у него от мороза розовое лицо и кожа стала прозрачной.
— Держи коробку, Адам!
— Держу, — отвечает тот, тяжело дыша.
Якоб молча идет впереди.
Он шагает решительно, плечи под курткой опущены.
— Проклятье, — ругается Адам. — Снег проваливается.
И с трудом делает следующий шаг.
— Пошли
Элиас молчит.
Здесь больше не о чем говорить. Надо действовать.
Они проходят мимо охотничьей избушки.
Не останавливаясь, братья пересекают поляну и снова углубляются в лес, еще более темный и густой на той стороне.
Наст здесь крепче, толще и все-таки прогибается то там, то здесь.
— Он залег внутри, — говорит Элиас, — я уверен в этом.
— Я чувствую дым, — добавляет Адам.
Его пальцы, вцепившиеся в коробку, коченеют, не слушаются, скользят по дереву.
Он меняет руку, разминая другую, чтобы ослабить судороги.
— Чертова нора. Он не лучше зверя, — шепчет Якоб. — Ну, теперь твоя очередь, Мария, — говорит он громко, на весь лес.
Но голос его затухает между стволами. Лес всегда поглощает звуки.
Давай, Малин, давай. Если еще не поздно.
Вертолет уже поднялся с поля в Мальмслётте и сейчас взбивает воздух над равниной, направляясь в вашу сторону. И утратившие нюх собаки тявкают и мечутся в отчаянии.
Я согласен с тобой, Малин, и этого пока достаточно.
И все же…
Я хочу, чтобы Карл был рядом со мной.
Хочу парить бок о бок с ним.
Увести его отсюда.
Разве может быть такая усталость?
Молочная кислота пульсирует в теле Малин, и хотя они видят следы братьев, уходящие дальше в глубь леса, оба присаживаются на крыльце охотничьей избушки отдохнуть.
Ветер свистит.
И в теле шум. А в голове все закипает, несмотря на мороз. Пар изо рта Зака — словно дым затухающего пожара.
— Проклятье, проклятье, — ругается он, постепенно приходя в себя, — мне бы сейчас выносливость Мартина.
— Пойдем дальше, — выдыхает Малин.
Они поднимаются.
И устремляются в лес.
78
Вы уже идете?
Идете сюда, чтобы впустить меня?
Не бейте меня.
Это вы? Или мертвые?
Кто бы вы ни были, там, снаружи, скажите мне, что вы пришли с миром. Скажите, что пришли с любовью.
Пообещайте мне это.
Пообещайте мне.
Пообещайте.
Я слышу вас. Вы еще не здесь, но скоро придете. Я лежу на полу и слышу ваши слова, ваши приглушенные крики.
«Сейчас мы впустим его! — кричите вы. — И он станет одним из нас. Он войдет».
Как это прекрасно!
Я сделал так много. Больше нет чужой крови, а ту, что течет в моих жилах, можно не считать.