Зита и Гита
Шрифт:
Брат тетки, Ранджит, переехал к сестре лет десять тому назад.
Зита знала, что «речь жены, обращенная к мужу, должна быть сладостна и благоприятна». И для нее ужасно было видеть бесчисленные картины безобразного обращения Каушальи с мужем и слышать те оскорбительные слова, которыми она награждала больную свекровь.
Ранджит, в свою очередь, удивлял ее испорченностью нравов и повергал в тоску, когда издевался над всем тем, что было для нее святыней. Грубое обращение со слугами свидетельствовало о нем, как о человеке недалеком,
Ранджит, легкий на помине, прервал ее мысли.
Он следил за ней, сгорая от страсти и от сложного чувства, которое изматывало его тщеславие: цель рядом, а все попытки поразить ее оборачивались неудачей.
Зита поднялась и подошла к раковине. Она включила воду и принялась промывать листья бетеля.
— Зита, — негромко окликнул ее Ранджит.
— Вы? Что вы хотите от меня? — холодным тоном спросила Зита.
— Конечно, я. Кто же еще? Мне больно видеть, — начал осторожно и как бы издалека Ранджит, — как ты страдаешь. Кто такой Рави? Обыкновенный врач, так себе, эскулапишка. Есть и получше его. Мужчины настоящие, которые подходят тебе и по рождению и по сердцу.
И тут Ранджит, приблизившись к Зите, спросил прямо, без обиняков:
— Зита, а я тебе нравлюсь?
Зита молча промывала листья. Закончив эту работу, она вновь вернулась к столику, смущенная столь бесцеремонным вопросом.
— Я люблю тебя, Зита, дорогая! — театрально воскликнул Ранджит с волнением в голосе.
И чем больше он говорил, тем сильнее в нем закипали страсть и влечение к Зите.
— Я умираю от любви, Зита, моя госпожа, богиня! Неужели ты не замечаешь этого? — после короткой паузы сказал Ранджит.
Поколебавшись несколько мгновений, Ранджит бросился к Зите, обнял ее и попытался прижать к себе ее гибкое молодое тело.
Но Зита, как дикая лань, быстрым и ловким движением освободилась от его объятий.
— Оставьте меня! Бабушка, помогите! — крикнула Зита, сама не своя.
Ранджит, прерывисто дыша, вновь бросился к Зите.
— Зита, я люблю тебя! Иди ко мне, любовь моя, — бормотал он, схватив ее за плечи.
Зита резко отпрянула от него, разорвав сари, и громко позвала на помощь.
Но Ранджит вновь заключил ее в свои объятия.
Собрав все силы, она оттолкнула его, и он, потеряв равновесие, ударился плечом о распахнутое окно.
Зазвенело стекло, разбитое вдребезги.
— Бабушка, дядя, помогите! — вся в слезах не переставала кричать Зита. Она дрожала, как пальмовый лист под дождем.
— Зита! Что с тобой? — послышался возглас Индиры. — Кто бьет стекла? Что случилось? — и кресло-каталка, как боевая колесница, ворвалось на кухню.
Влетела Каушалья, в цветном халате, с распущенными волосами. Она мгновенно оценила обстановку.
— Кто разбил стекло? — прокурорским тоном спросила Каушалья.
Вбежал Бадринатх. Он, заикаясь, только и смог выговорить:
— Что здесь происходит, Ранджит?
— Ранджит, как тебе не стыдно обижать сироту? — строго спросила Индира, сверкнув глазами сквозь стекла очков. — Ты не имеешь никакого права прикасаться к ней, — добавила она сурово.
Весь дом был на ногах.
Вбежал Пепло, а за ним — Шейла.
Раму стоял в стороне и молча наблюдал за происходящим.
Ранджит почувствовал, что капкан вот-вот сработает. Чтобы выкрутиться из создавшегося положения, он грубо солгал:
— Зита украла мой бумажник, когда убирала мою комнату!
— Это неправда! — в испуге, потрясенная таким наветом, вскричала Зита. — Бабушка, дядя, это — неправда! Я не брала денег! Можете меня обыскать. Боже мой, как не стыдно! Я не брала…
И Зита, опустившись на табурет, зашлась в рыданиях.
— Успокойся, внученька, — увещевала ее бабушка, ласково гладя Зиту по ее прекрасной головке со свежей розой в черных волосах.
Все бросились искать бумажник.
Каушалья была впереди всех. Она с радостью подхватила наглую и грубую клевету, так удачно подброшенную ей братцем, для того, чтобы жестоко наказать Зиту.
Ранджит незаметно передал ей свой бумажник, и подлая ведьма Каушалья, воспользовавшись суматохой, которая царила в доме, ловко подсунула его под подушку на постели Зиты.
Через некоторое время суеты и беготни из комнаты в комнату Каушалья сказала:
— Бадринатх и вы, дорогая Индира, прошу, пройдемте в комнату Зиты и все вместе поищем кошелек. Бог знает, что происходит! Не хватало еще воровства в нашем доме! — подвывала она, нагнетая атмосферу. — Воспитали невесту, красавицу! И вправду, в тихом омуте черти водятся, — заключила она.
Все домочадцы двинулись по направлению к комнате Зиты, которая, рыдая, не могла вымолвить ни единого слова.
— Внученька, милая, дорогая, успокойся, не плачь, — приговаривала бабушка, — пойдем к тебе. Пусть все убедятся, что это — гнусная ложь.
Каушалья торжественно отбросила подушку своей пухлой холеной рукой. На простыне, цвета свежевыпавшего снега, лежал красный кожаный бумажник Ранджита.
Воцарилась внезапная тишина.
Первой заговорила Каушалья:
— Вот негодница! Воровка! Хотела украсть деньги в доме, где ее кормят, поят, одевают и обувают!
— Бабушка, дядя, я не знаю, как он здесь оказался, я его не брала, этот злосчастный кошелек! Зачем он мне? — сквозь слезы оправдывалась Зита.
— Ты его взяла, негодяйка, подлая воровка, ты! — яростно кричала тетка. — Наказать ее надо за такое неслыханное преступление. И кого только мы держим в доме, кого кормим, воспитываем, окружаем заботой, — продолжала злобно причитать Каушалья.
Зита, бледная и ослабевшая от бессилия доказать свою невиновность, подошла к бабушке, схватилась за ее кресло, как утопающий за соломинку, и голосом, полным истинного страдания, промолвила: