Златоокая девушка

де Бальзак Оноре

Де Марсе быстро взбежал по знакомой ему лестнице и сразу нашёл дорогу в будуар. Открыв дверь, он не мог подавить охватившую его дрожь, что случается и с самыми смелыми людьми при виде пролитой крови. Не одно только убийство Пакиты так сильно поразило де Марсе. Маркиза была настоящая женщина, она рассчитала свою месть с тончайшим коварством слабого животного. Она скрыла сначала свой гнев, желая вполне убедиться в преступлении, чтобы потом покарать его.

— Слишком поздно, любимый! — прошептала умирающая Па-кита, обратив свои угасшие взоры к де Марсе.

Златоокая девушка умирала, утопая в

крови. Зажжённые светильники, тонкий аромат, разлитый в воздухе, характерный беспорядок, в котором опытный глаз искателя любовных приключений угадал бы следы безумств, свойственных страстям, — все указывало на то, что маркиза со знанием дела допросила виновную. Эти сверкающие белизной покои, где так особенно бросалась в глаза кровь, обличали долгую, упорную борьбу. Окровавленные руки Пакиты оставили отпечатки на подушках. Везде она цеплялась за жизнь, везде она защищалась, и везде её настигали удары кинжала. Целые полосы узорчатой обивки были вырваны её окровавленными руками, которые, видно, долго боролись. Пакита, должно быть, пыталась взобраться повыше: обнажённые ноги её оставили кровавые следы на спинке дивана, по которой она, вероятно, карабкалась. Тело Пакиты, искромсанное кинжалом её палача, свидетельствовало о том, с каким остервенением отстаивала она свою жизнь, которую Анри сделал для неё столь дорогой. Уже умирая, распростёртая на полу, она искусала щиколотки маркизы де Сан-Реаль, не выпускавшей из рук залитого кровью кинжала. У маркизы были вырваны целые пряди волос, она вся была искусана, многие ранки сочились кровью, а разодранное платье открывало обнажённое тело, исцарапанную грудь. И все-таки она была восхитительна. Её алчное и разъярённое лицо упивалось запахом крови. Полураскрытые губы её трепетали, ноздри бурно раздувались, она задыхалась. Бывает, что некоторые дикие животные, рассвирепев, бросаются на врага, поражают его и, сразу успокоенные своим торжеством, все забывают. Но другие долго кружатся около своей добычи, стерегут её, боясь, как бы не отняли её у них, и уподобляются Гомерову Ахиллу, девятикратно объехавшему вокруг Трои в колеснице, влача врага, привязанного к ней за ноги. Такова была и маркиза. Она не видела Анри. Она была совершенно уверена в том, что она одна, и не опасалась свидетелей; а кроме того, она была слишком опьянена свежей кровью, слишком разгорячена борьбой, слишком возбуждена, чтобы заметить кого-нибудь, хотя бы и весь Париж раскинулся вокруг бескрайним амфитеатром цирка. Прогреми сейчас гром, она не заметила бы этого. Не заметила она и последнего возгласа и вздоха Пакиты и воображала, что та ещё слышит её.

— Умри без покаяния! — кричала она ей. — Отправляйся в ад, чудовище неблагодарности! Пусть владеет отныне тобой один только дьявол. За кровь, которую ты отдала ему, ты заплатишь мне всей своей кровью! Умри же, умри, перетерпи тысячу смертей! О, я была слишком добра к тебе, мгновение — и ты убита, но я хотела бы заставить тебя испытать все муки, на какие ты обрекаешь меня. А я буду жить! Я, несчастная, осуждена теперь на то, чтобы любить только Бога!

Маркиза склонилась к Паките.

— Мертва! — воскликнула она, придя в себя. — Мертва! Я сама умру с горя!

Маркиза, изнемогая от отчаяния, так что у неё перехватило горло, повернулась к дивану, желая на него опуститься, и в эту минуту увидела Анри де Марсе.

— Кто ты такой? — крикнула она, бросаясь на него с поднятым кинжалом.

Анри схватил её за руку, и они замерли, глядя друг другу прямо в лицо. От изумления и ужаса кровь застыла в их жилах, и у них задрожали ноги, как у испуганных коней. И правда, Плавтовы двойники, и те не походили бы так друг на друга. В один голос произнесли они один и тот же вопрос:

— Ваш отец лорд Дэдли?

И оба утвердительно кивнули головой.

— Она была верна крови, — проговорил Анри, указывая на Пакиту.

— Её нельзя обвинять, она совсем ни в чем не виновата, — ответила ему Маргарита-Эвфемия Порравериль, бросаясь на тело Пакиты с воплем отчаяния. — Бедняжка моя! О! как хотела бы я тебя воскресить! Я была не права, прости меня, Пакита!.. Ты умерла, а я… я живу. Во сколько раз я несчастнее тебя!

В эту минуту перед ними предстала страшная фигура матери Пакиты.

— Знаю, ты скажешь, что продала её мне не для того, чтобы я её убила! — крикнула маркиза старухе. — Знаю, зачем ты вылезла из своей берлоги. Ты получишь за неё деньги сполна ещё раз. Молчи!

Она достала из шкапа чёрного дерева мешочек золота и с презрением швырнула его к ногам старухи. Звон золота вызвал улыбку на окаменевшем лице старухи.

— Я вовремя пришёл сюда, чтобы спасти тебя, сестра, — сказал Анри. — Правосудие потребует тебя к ответу…

— Никогда, — возразила ему маркиза. — Лишь один человек на свете мог потребовать у меня отчёта в судьбе девушки — Кристемио. Он умер.

— А мать? — спросил Анри, указывая на старуху. — Не станет ли она теперь для тебя источником постоянного страха?

— Нет, она происходит из страны, где женщины — не люди, а вещи, с ними делают все, что хотят: продают, покупают, убивают, распоряжаются ими, как распоряжаетесь вы своим имуществом для удовлетворения своих прихотей. Притом её снедает страсть, которая убила в ней все остальные чувства и поглотила бы и материнскую любовь, если бы только она питала её к дочери, страсть…

— Какая? — с живостью спросил Анри, перебивая сестру.

— Страсть к игре, от чего да сохранит тебя Бог! — ответила маркиза.

— Но кто же поможет тебе замести все следы? Правосудие не простит тебе этой причуды! — предостерёг её Анри, указывая на Златоокую девушку.

— К моим услугам её мать, — проговорила маркиза, указывая да старуху и знаком приказывая ей остаться.

— Мы с тобою ещё увидимся, — сказал Анри, подумав о том, что его друзья, должно быть, уже беспокоятся и что пора уходить.

— Нет, брат мой, никогда, — сказала маркиза. — Я вернусь в Испанию и уйду в монастырь.

— Ты ещё так молода, так прекрасна! — воскликнул Анри, обняв и поцеловав её.

— Прощай, — промолвила она, — ничто не может утешить нас в утрате того, что казалось нам бесконечным.

Неделю спустя Поль де Манервиль встретил де Марсе на террасе Фельянов в Тюильри

— Ну, злодей, что сталось с твоей красавицей, со Златоокой девушкой?

— Она умерла.

— От чего?

— От чахотки.

Париж, март 1834 г. — апрель 1835 г.