Злая Русь. Пронск
Шрифт:
Ну и вторая часть — сам арбалет. С ложем никаких проблем не возникло — его изготовили из сухого дубового бурса, чуть более длинного, чем древко сулицы, выточив внутри направляющий желоб под дротики, да удобный приклад под мое плечо. Не случилось затруднений и с воротом, и со спусковым механизмом — частично мастера копировали стандартный самострел, а как довести до ума ворот, подсказал уже я. И к моему вящему изумлению, мастера поняли все с первого раза! А, впрочем, чему тут удивляться? Принцип ворота русичам ведь вполне известен — им же едва ли не каждый колодец оборудован…
А вот с плечами для арбалета пришлось повозиться — в итоге их изготовили из дерева, окованного железом, с трудом, экспериментально подобрав конструкцию с требуемой прочностью, и гибкостью. Да еще и тетиву требуемой прочности и длины пришлось спешно плести из жесткого конского волоса…
Но, как бы то ни было, на рассвете станковый арбалет был готов — и совершенно разбитый я, успевший подремать за ночь не более часа, испытал его на дальней от татар стене. Никаких прицельных приспособлений — фактически целиться приходится по древку сулицы, вкладываемой в направляющую. Но ведь бьет же на двести шагов со стены, бьет! И относительно точно…
Остается только надеяться, что китайцы приблизят свои пороки на эти самые двести шагов! Ну и заодно, чтобы плечи да тетива пробного образца выдержали нагрузку. Мастеровые к следующему дню пообещали уже пяток таких самострелов, да еще более сильных — и думается мне, что напряги их Мирослав раньше, подобным агрегатом оснастили бы уже каждую башню… Но не напряг.
И, как итог, артиллерию врага мы встречаем с единственным опытным образцом.
— Все, тормози! Отсюда бить буду!
Я приказал дружинникам остановиться за один пролет городней слева от надвратной башни. Поначалу мне и предлагали в ней расположиться — но какое-то шестое чувство заставило меня выбрать позицию на стене, на относительном удалении от ворот. Общее командование дружиной на себя принял Кречет — ему бы по уму и быть тысяцким головой… Да не удержался я от того, чтобы не похвастаться перед княжной и князем Пронским, потянул на себя одеяло! Впрочем, дядька мое «назначение» воспринял относительно спокойно. И если вести бой у него получается однозначно лучше, то при планировании «боевых операций» окончательный голос практически всегда остается за мной. По сути, ранее мы командовали отрядом вместе, потеснив Твердислава Михайловича, а после и прочих сотников, и даже с Захаром Глебовичем говорили на равных — и ведь у нас неплохо получалось! Так что, посопев немного, Кречет согласился признать меня новым воеводой — а я тут же назвал его своим первым помощником… В тоже время уточнив, что в будущей схватке беру на себя противостояние вражеской «артиллерии».
И вот, час этой самой схватки настал: ворог катит катапульты по направлению именно к башне. Похоже, шестое чувство меня подвело…
— Давай, Еруслан, ставь треногу. Да нажми на нее покрепче, чтобы держалась прочнее!
Запыхавшийся от бега старший дружинник послушно выполняет мои указания — а секундой спустя Микула с хеканьем водружает тело арбалета на станок. Благодарно кивнув другу, я прильнул к самострелу, утопив приклад в плечо, и принялся накручивать ворот, не забывая при этом посматривать сквозь бойницу в поле.
А секундой спустя грязно выругался: расчеты катапульт остановились где-то за две с половиной сотни шагов от стен.
— Твою же ж!
Дергаю за спуск — и тетива громко, практически оглушительно хлопнула в замкнутом пространстве боевой площадки. После чего я резко разворачиваюсь к Микуле:
— Скорее снимай его! Нам нужно в башню!
Ельчанин молча кивает, схватившись за тело самострела. А как только он его с усилием поднял, я одновременно с Ерусланом кинулся к треноге — решил помочь вырвать ее из дерева. И гридень неожиданно спокойно уточнил:
— Не достанем?
Я только отрицательно мотнул головой — и тут же рявкнул:
— Давай!
Треногу мы освободили дружным рывком. С некоторым усилием выпрямившись, я передал ее Еруслану и отрывисто приказал:
— Бегом, братцы, поднажмите!
«Братцы» поднажали, громко затопав по раскату — и я устремился следом, легонько жалея про себя соратников, вынужденных бежать с немалой тяжестью. Но мне, как стрелку, сейчас уставать никак нельзя — иначе трясущиеся от напряжения мышцы не позволят мне точно выстрелить. Впрочем, и вязанка с двадцатью сулицами весит далеко немало! Правда, у остальных членов расчета также перекинуто за спину по пять дротиков в кожаных чехлах… А ведь пока мы спешим к надвратному укреплению, наши лучники уже принялись бить по приблизившемуся ворогу, отправив в полет первый залп стрел!
…Десяток-другой секунд бега — и мы оказываемся на боевой галерее надвратной башни, возвышающейся над обламом стены, считай, на полтора человеческих роста. Не знаю, хватит ли мне этой высоты, чтобы достать расчеты катапульт, может, и стоит подняться в сторожу… Однако там маловато места, чтобы развернуться — да и времени нет: вон — уже заканчивают заряжать катапульты поганые, сейчас начнут обстрел!
— Ставим!
В этот раз размещение станкового арбалета (крепко смахивающего на скорпион римских легионеров) занимает считанные секунды. Но прежде, чем я успеваю натянуть ворот, а Микула вложить сулицу в направляющую, в башню попадает один из двух пущенных китайцами снарядов! Он врезается в рубленную в два бревна стену чуть ниже и правее бойниц — но языки пламени огнесмеси быстро побежали вверх, попав в поле зрения… Нервно сглотнув, я прицелился к стоящей слева катапульте, рисуя взглядом прямую линию по древку дротика к снующим у «пращи» порока поганым — а после выдохнул…
И нажал на спуск.
— Зараза… Е-мае…
В этот раз я допустил ошибку, не слишком плотно прижав приклад «скорпиона» к плечу — за нее и поплатился ощутимым ударом тыльника! Отдачи тут как таковой нет — это не пороховое оружие — но все же в момент спуска дергает… А сулица не долетела шагов как минимум двадцать до камнемета, сбив с ног неудачливого татарина!
Эх, не хватает высоты…
— Микула, Еруслан — помогите мне это все поднять в сторожу.
Мой голос звучит ровно и спокойно, как будто и не слышно за стеной гула многотысячного войска татар, как будто не тянутся вверх, к бойницам, все более широкие языки пламени.
Как будто не врезались секунду назад в башню еще два снаряда с зажигательными смесями.
Елецкий богатырь, как кажется, что-то хотел сказать, помешать мне — но промолчал, встретившись со мной взглядом. После чего молча сдернул тело арбалета, подняв его на руках — а следом мы вырвали из пола и станок.
Короткий подьем по крутой лестнице — и Микула, первым достигнувший сторожи, устанавливает переданную ему треногу, а затем закрепляет на нем самострел. За это время пороки татар успели синхронно ударить еще один раз — и снизу раздался дикий крик обожженных людей… Похоже, поганым каким-то чудом удалось вложить снаряд точно в бойницу.
Спустившись на лестничный пролет, северянин внимательно, ищуще посмотрел мне в глаза, после чего взволнованно спросил:
— Егор, ты точно уверен? Башня уже горит, еще немного, и ты просто не сможешь спуститься вниз!
Всего секунду я медлю с ответом, всерьез колеблясь в душе. То, что сказал порубежник — правда. Но если я даже не попытаюсь потягаться с расчетами пороков, то они однозначно разобьют обламы на нескольких участках стены, позволив гулямам и спешенным половцам начать общий штурм! И коли не сдюжим мы в рукопашной, коли войдут татары в город… Как мне потом жить с тем, что я испугался огня — и единственный, кто мог хоть как-то помешать врагу, ничего не сделал?!