Зло, которое творят люди
Шрифт:
Ребенок из сна испугался и попытался повернуть назад, но взрослый Джерри взял управление на себя и подтолкнул его вперед. Они вместе шли босиком по сухой траве к фургону, который, будто радиоактивный, сиял собственным светом. Звуки, доносившиеся изнутри, стали настолько громкими, что заглушали все остальное. Всякий раз, когда существо в грузовом отсеке двигалось, оно словно ударяло молотком по листовому металлу, а между ударами слышалось глухое жужжание, похожее на гул динамо-машины.
Джерри заставил маленького себя взяться за ручку двери и открыть ее. Его сердце заколотилось, дыхание стало прерывистым.
Распахнув дверцу, он увидел свою мать.
Мама сидела на полу фургона, уронив голову в ладони. Она казалась измученной.
– Мама? – окликнул ее маленький
Она подняла на него взгляд. У нее было лицо насекомого.
Ужасающее зрелище выбросило Джерри из сна, заставив открыть глаза и снова воспринять мир – салон автомобиля, бегающих собак, ветер, щебет птиц. Он насквозь промок от пота.
Как и все сны, осознанные сновидения быстро исчезали, однако Джерри помнил достаточно. Мать, фургон, гигантское насекомое. Подсознание пыталось что-то ему сообщить, но в мозгу ничего не щелкнуло.
Во сне он начертил на песке две буквы. Тав и Мем.
Вместе они читались как МЕТ, и его зацепило это слово, написанное на лбу голема: мертв.
Амала не могла пошевелиться несколько часов. В теле засел кусок железа, похититель разрезал ее плоть и засунул ей внутрь эту кошмарную штуковину. Наверняка инфекция уже отравляет ее кровь, но что будет, если она пошевелится? Возможно, железка врежется еще глубже и Амала навсегда останется калекой или умрет от потери крови. Но за последний час желание опорожнить мочевой пузырь стало неотложным. Живот болел, а сжатые бедра сводило судорогой от напряжения. Она должна была это сделать, но сначала ей требовалось подняться с этим тросом внутри. И она не могла больше ждать.
Она осторожно села и попыталась понять, где находится. Под штукатуркой стен проступала сетка старой кирпичной кладки, потолок был сводчатым, белый пол представлял собой всего лишь слой краски на бетоне. Единственный свет падал сверху, где ряд вентиляционных отверстий пропускал солнечные лучи.
Она находилась под землей, то ли в подвале, то ли в фундаменте старого здания.
Превозмогая отвращение, она осторожно, чтобы не потянуть за имплант, размотала трос. Он оказался около трех метров в длину, толщиной с ее мизинец и заканчивался массивным кольцом, надетым на металлический прут, приваренный горизонтально к стене за ее головой. Она попыталась потянуть, и кольцо легко скользнуло по пруту, издав металлический скрежет. Амала испуганно замерла, на мгновение забыв о лопающемся мочевом пузыре. А вдруг этот не хочет, чтобы она двигалась? Она не видела его, но не сомневалась, что он вернется. Вдруг он убьет ее за то, что она вышла из комнаты? Или имплантирует ей еще один стальной трос?
Невыносимое желание пописать вернулось. Она должна была это сделать, хотя бы у стены. Она снова встала, держа трос в правой руке. Он был легким, и стоя она могла передвигать его без скрежета.
Она сделала три шага, преодолев изгиб стены, и обнаружила, что сразу за поворотом прут раздваивается и от каждой развилки отходят все новые прутья, раздваивающиеся через каждые пару метров. Благодаря развилкам горизонтальные, вертикальные и наклонные прутья образовывали сложный лабиринт. И на каждой развилке необходимо было вручную разблокировать кольцо и сдвинуть его в одном из множества возможных направлений. Вдобавок требовалось выбрать правильный путь, иначе окажешься на пруте, что неожиданно заканчивался металлическим стопором, преодолеть который невозможно. С Амалой это случалось много раз, и она продвигалась крайне медленно. Избрав верное направление, она вышла из маленького подвала, в котором была заперта, и очутилась в подвале побольше, где, слава богу, стоял ржавый металлический указатель со стрелкой и надписью «Туалет». Подвал, где она очнулась, был абсолютно голым, но во втором помещении, огромном, как баскетбольная площадка, стены были обклеены рекламными плакатами с изображениями термальных бассейнов и саун, которых Амала никогда раньше не видела. Прутья, которых стало уже около двадцати, разбегались веером, закрепленные над плакатами, а значит, находились там уже долгое время.
Названия товаров были оторваны или перекрыты нанесенными из баллончика надписями – «Бассейн», «Гидромассажная ванна», – а изображения изуродованы плесенью и пузырями. Расплывшееся лицо доброй массажистки стекало на ее униформу цвета мочи, вода в бассейне бурлила нечистотами, а парочка, наслаждающаяся напитками в ванне, слилась воедино и походила на двухголового монстра.
Амала разрыдалась – все это казалось слишком ужасным, чтобы быть правдой, – но, готовая обмочиться, продолжала тащить кольцо по направляющим, останавливаясь через каждые два-три шага, двигаясь по стрелке в сторону третьего подвала. Несколько раз она выбрала не ту направляющую и снова расплакалась от отчаяния.
Наконец она оказалась в третьем подвале, таком же просторном, как и второй. На рекламных плакатах изображалась большая кухня с видом на сад, где покрытые плесенью матери толкали коляски, полные слякоти. Одну из стен почти целиком занимала большая плита с шестью конфорками и надписью «Распродажа».
Единственным реальным предметом был один из тех высоких красных пластиковых туалетов, которые устанавливают на стройках и рядом с теми местами, где проходят фестивальные концерты. Слезы застилали глаза, но с небольшим усилием Амале удалось подойти. Когда она приоткрыла дверцу, у самых ее ног пробежали несколько тараканов. Что она найдет внутри?
Она брезгливо подтолкнула дверь локтем и, к своему удивлению, оказалась перед турецким унитазом [15] . Обычно в подобных кабинках ставят биотуалеты, но эта представляла собой всего лишь пустую оболочку без дна и крыши, привинченную к полу и потолку, чтобы создать иллюзию уединения. С потолка свисал резиновый шланг, из которого стекала в сток вода. Амала наконец сделала то, что собиралась, – моча отдавала дезинфектантом, – а затем попила из шланга. Вода оказалась ледяной и железистой, как из горного родника. В воздухе, проникающем через вентиляционные отверстия, пахло деревьями. И такие деревья не росли возле ее дома.
15
Турецкий унитаз, он же чаша Генуя – напольный унитаз, предполагающий сидение на корточках при пользовании им.
Теперь ею овладел голод, и, пробираясь обратно через «кухню» и «спа» своей скрежещущей походкой, Амала задавалась вопросом, получит ли каким-то образом еду. Или ей суждено умереть здесь, на цепи, как собаке?
Слишком измученная, чтобы плакать, изнывающая от раны, она решила вернуться и повалиться на матрас.
Но когда она добралась до первого подвала, ее уже ждал похититель.
Джерри вернулся, чтобы еще раз осмотреть рощицу, пытаясь вспомнить ощущение, испытанное во сне. Слово «мертв» могло означать как сухостой, так и труп, однако, увидев у основания каменного дерева горстку пчел, он понял, что настоящий смысл подсказки был другим. Насекомые погибли всего несколько часов назад, потому что их еще не съели грызуны и птицы, но их позы не были скрюченными, как при использовании пиретроидных инсектицидов.
Потом он заметил несколько еще живых пчел, нервно летающих вокруг ветки метрах в трех над землей, где, вероятно, находились соты. Видимо, эта пчелиная колония покинула чью-то пасеку, устремившись вслед за новой королевой.
Джерри снял ботинки, чтобы ноги не соскальзывали с гладкого ствола, и взобрался на дерево. В дупле, привлекшем его внимание, обнаружилось довольно большое гнездо с комком мертвых пчел, перекрывающим один из доступов к сотам. Выжившие разбирали его, расчленяя мандибулами трупики товарок. Джерри отодвинул комок насекомых веточкой и сбросил в траву, распугав маленький рой. Мимо проезжала на велосипеде девушка с окрашенными в шатуш волосами и беспроводными наушниками в ушах, и Джерри поспешно спрыгнул на землю.