Зло вчерашнего дня
Шрифт:
— Не помню, — пожала плечами Валерия. — А почему ты спрашиваешь?
— Валерия, миленькая, умоляю, вспомни, пожалуйста, — Лина взглянула на нее пристально, — ты не представляешь себе, как это сейчас важно.
Валерия замолчала, наморщила лоб и медленно произнесла:
— Кажется, пару месяцев назад мне ее установил в телефон Учитель.
— Кто-кто? — переспросила Лина.
— Ну, так, с большой буквы, мы называем руководителя семинара, — уточнила Валерия. — Он посоветовал мне сменить заставку в телефоне. Сказал, что от этого зависит не только настроение, но и успех всех начинаний. Да и отношения с Викентием Модестовичем — тоже. Мол, красная роза — эмблема любви.
— Ты рассказывала Учителю о Серафиме?
— С какой стати?
— Умоляю, Валерия, соберись, вспомни, это не праздное любопытство.
Валерия помолчала и тихо сказала:
— Вообще-то Учитель никому не разрешает говорить о том, что происходит на семинарах. Но раз ты, Лина, так разволновалась, в порядке исключения скажу. Тем более что я все вспомнила. Кажется, я действительно однажды назвала ее имя. Понимаешь, у нас на семинаре раз в месяц проходят «Вечера Правды». В эти дни каждый из нас рассказывает Учителю самое главное из того, что случилось с ним за месяц. А потом участники семинара (или Семьи, как говорит Учитель) все это обсуждают. Такая коллективная исповедь. Словно в детстве, на прощальном костре в пионерлагере. После откровенного разговора как будто гора с плеч спадает, наступает легкость в душе и ясность в мыслях. Учитель предупредил: такое приятное чувство испытает лишь тот, кто решится говорить на этом психологическом тренинге правду, всю правду и ничего, кроме правды. А тот, кто солжет или хотя бы что-то утаит, вскоре пожалеет. Очень пожалеет. Потому что ложь и хитрость будет выходить из него головной болью, ломотой во всем теле и прочими хворями. Вначале мы не раз проверяли предупреждение Учителя. И убедились — действует! После этого все члены Семьи стали рассказывать на «Вечерах Правды» все. В том числе и то, о чем говорить не очень хочется.
— Странный какой-то у тебя семинар, — задумчиво сказала Лина. Я бы в жизни на такой ходить не стала. С детства терпеть не могу все эти коллективные откровения с разборками друг друга по косточкам. Еще в школе меня бесили «разговоры по душам» — на классном часе, у костра в пионерлагере. Или сборы совета отряда в школе. Если вывернешь чужим всю душу до капельки, тебе-то самой что останется? Честно говоря, Валерия, мне твой Учитель нравится все меньше… Итак, что ты рассказала ему про Серафиму?
— Ну, всего-навсего — то, что меня тревожило. Например, что у моего любимого мужчины поселилась на даче подружка внука. Ну, эта Серафима. Эффектная и бойкая молодая женщина, которая не только паренька, но и деда не прочь к рукам прибрать.
— И что он — Учитель?
— Сказал, что сумеет помочь. Я только должна разузнать адрес электронной почты девушки и номер ее мобильного телефона. А он с помощью новейших психотерапевтических технологий перепрограммирует ее со старика на молодого друга — что, согласись, в ее возрасте более естественно. Учитель гарантировал, что Серафима утратит всякий интерес к Викентию и полностью сосредоточится на Стасике. Вот и все.
— А ты рассказывала Учителю какие-нибудь подробности? — быстро уточнила Лина.
— Какие подробности? — не поняла Валерия.
— Ну, о семье Викентия Модестовича. О том, что они состоятельные люди, что у них большой загородный дом с бассейном и прислугой? Называла имена наследников Викентия Модестовича Барановского? Говорила об укладе жизни в доме?
— Мы рассказывали на семинаре все, — тихо сказала Валерия. — Это было необходимо для нашего духовного роста. Один раз, когда я хотела о чем-то умолчать, у меня так разболелась голова и подскочило давление, что больше я не позволяла себе ничего подобного. А в чем дело? — спохватилась Валерия. — Почему ты так подробно обо всех этих проходных эпизодах спрашиваешь?
— Боюсь, все намного серьезнее, чем «Пять языков любви», — вздохнула Лина. — Дай-ка мне адрес вашего семинара. Мне просто не терпится на него записаться…
Назавтра Лина неслась по Киевке в жигуленке Петра, надеясь проскочить в Москву до утренних пробок. Пассажирка барабанила пальцами по сиденью и шепотом твердила, как заклинание: «Скорее! Гони! Только бы успеть! Только бы успеть!»
— Лин, да успокойся ты, это же не БМВ или «мерседес». И так выжимаю из моей развалины максимум! — Петр скосил глаза на спутницу и предложил: — Возьми, пожалуйста, на заднем сиденье мой чемоданчик и накапай себе валокордина капель тридцать. — Тон Петра был профессионально успокаивающим, докторским. — А то твоя дрожь двигателю передается.
— Я в порядке, — соврала Лина. — Не хочу ничего принимать, надо, чтобы голова была ясной.
Петр на секунду отвлекся от дороги. Эта странная женщина, похоже, задумала что-то серьезное. Понять бы только — что именно? Да что бы там ни было, он готов помогать ей, защищать ее, стать ее глазами, ушами, ногами — чем угодно, лишь бы быть рядом. Петр заехал за Линой после ночного дежурства и безропотно повез в Москву, хотя толком не понял, куда и зачем. Впрочем, какая разница? Главное, что эта женщина, к которой его вдруг повлекло с мучительной и острой силой, сидит так близко, говорит что-то (впрочем, не важно что) тихим голосом, а ее загорелые коленки и обнаженные смуглые руки мешают сосредоточиться на дороге.
«М-да, похоже, нынче Амур пустил мне в сердце не обычную стрелу из лука, а засадил в предсердие целую очередь из небесного „калаша“», — подумал он недовольно, стараясь не терять контроля над ситуацией.
— Лин, ты так и не объяснила, куда мы едем, — спросил как можно равнодушнее.
— Честно говоря, не в самое безопасное место, — улыбнулась Лина. — Прости, что не сказала об этом раньше. Если боишься, можешь высадить меня на ближайшей автобусной остановке, дальше я отправлюсь одна. Честное слово, нисколько не обижусь!
— Ну, знаешь, мы так не договаривались! — возмутился Петр. — Вначале заманила в бассейн, завлекла, практически соблазнила, потом проникла в мой дом, продолжила свои козни, а теперь — здрасте, то есть до свидания! Кстати, меня не так-то просто запугать. Между прочим, дача главы управы — тоже не детский санаторий. А я там побывал дважды — да еще с этой вашей чумовой старушкой. Ты знаешь, что моя работа — тоже не урок музыки в детском садике? По скорой бандиты к нам иногда своих после разборок привозят. А потом безуспешно пытаются на нас надавить, чтобы в милицию о пулевых ранениях не сообщали. Как ни запугивают, мы им одно твердим: «Не имеем права, господа бандиты. Уголовное преступление». Или, бывает, братки из другой группировки во время ночного дежурства нагрянут, выкрасть «заложника» прямо из реанимации. Им тоже отпор даем, милицию вызываем, а чаще сами вместе с санитарами справляемся. Но и это еще не все. А бомжи, которые по пьяни режут друг друга? А изуродованные проститутки с трассы? Словом, Подмосковье, как и жизнь, Ангелина Викторовна, такой многослойный мир, что вам в вашей музыкальной студии и не снилось. Короче, меня вам довольно трудно запугать, мой ангел Ангелина!
— Ну ладно, раз такой смелый, будешь мне помогать, — согласилась Лина. — Боюсь, мне одной не справиться.
— Имей в виду, ни «Макарова», ни «Калашникова» у меня нет, — предупредил Петр. — В крайнем случае могу вкатить укол снотворного!
— Думаю, от тебя потребуется совсем-совсем другое, — серьезно сказала спутница. — Будешь притворяться на семинаре восторженным «чайником»-новичком и внимательно наблюдать за происходящим, а в нужный момент вызовешь милицию. Раз уж ты так навострился с ментами общаться — с этим ты отлично справишься.