Зло
Шрифт:
— Вот чему бы хорошему научились у капитана, ведь нет же — надо перенимать худшие черты характера этого любителя фамильярностей.
Киллиан не слушал причитания корабля и отправился в медотсек, который уже начал считать своим местом на борту корабля. Там его, стягивающего с себя остатки одежды и кусочки прилипшей к ней человеческой плоти, и нашел Айзек.
— Ну что, великий спасатель детишек, наигрался в супергероев?
Киллиан, неделю назад не осмелившийся бы Айзеку и слово сказать поперек, сейчас и не думал сдерживаться:
— Да пошел ты! Все вы пошли! Питомцы, железяки, феромонные маяки, миносы… Ты ведь все знал! Все! И про
Эпос и не думал обращать внимание на нарушение субординации. Его рука осторожно легла на плечо Киллиана:
— Ты сам решил. Сам собрался идти. Сам хотел кого — то спасать.
Мемор не выдержал. Стресс и ужас, копившиеся в нем все это время, вырвались наружу:
— Что «сам»? Что «сам»? Малолетний дурак я сам! Нихренашеньки я сам не знаю! — Слезы побежали из его совсем ещё детских глаз, и Сивар начал прятать их, сев на пол и уткнувшись лицом в колени. Лицо, до того сердитое и строгое, потеряло весь налет воинственности. У ног Эпоса, сжавшись в один твердый комок нервов, сидел и старался остановить предательски катившиеся слезы Киллиан Сивар, шестнадцати лет от роду. Простой курсант, который хотел защищать свою родину, а не быть игрушкой у руках монстров, по сравнению с которыми трехголовый Черныш просто милое создание.
Айзек, упершись спиной, сполз по стене и уселся рядом с Киллианом. Он согнул одну ногу и упёрся локтем в колено, принявшись судорожно поглаживать лоб. Холод и лёд его глаз на секунду испарились, уступив место чувству, которое Айзек никогда не выпускал наружу на людях. Из его глаз струилась, норовя поглотить все вокруг, неимоверная, неописуемая усталость. Если бы Киллиан смотрел на него, он мог бы наконец узнать, насколько этот человек стар. Стар душой. Никакие биокоррекции и чудеса Вергилия не могли скрыть ту неописуемую тоску и усталость от прожитого, что сейчас виднелись на дне хрустальных глаз Эпоса. Да и не Эпосом он был сейчас вовсе, так — уставший старик.
— Знаешь, я ведь был когда — то таким же, — Айзек провел ладонью по ершику белых волос и опустил руку в карман. Капсула нейрокатализатора, раздавленная у глаза, обернулась жидкостью и обволокла зрачок Райберга. Лёгкий несертифицированный наркотик моментально начал действовать, расслабив Айзека настолько, что он почти перестал скрывать свои эмоции. — Был таким же открытым, рвущимся вперёд очертя голову. Тогда я умел мечтать. Мечтать по — настоящему. Не подпитывать, как сейчас, едва живую, уже вовсю харкающую кровью надежду во что — то светлое где — то глубоко у себя внутри, а верить. Верить во что — то большое. Нечто более значимое, чем я, ты, да и каждый из нас. Я мог мечтать о будущем. И я был не один.
Слова Айзека заставили Киллиана поднять голову. Никогда ещё Эпос не был так открыт и так прям. Не было уловок и игры. Не было махинаций и субординации. Был простой разговор двух измученных багровой дорожной пылью странников, у которых не было ничего кроме самих себя и этого бесконечного пути.
— «Арго»… Он был прекрасен, наш хрустальный гроб. Наш мавзолей с живыми трупами, отправившийся в глубины космоса, как только мы получили от менталов первые сверхсветовых двигатели, — Киллиан вздернул брови. Он даже не мог подумать, что чужие, хоть сейчас и являвшиеся номинальными союзниками человечества, тогда могли оказать людям такую услугу. Оказалось, что технологию гипер — перехода не пришлось «выторговывать» у инопланетян
— Не удивляйся, много чего ещё не расскажут в учебниках. Многое замалчивают в проповеднической чепухе, что вправляет людям мозги. Даже кибер можно изменить, как того требует ситуация… Пятьдесят человек. Ты можешь себе представить? Всего пятьдесят нас было перед уходом в гипер. Мы ещё не знали тогда, что нас ждёт. Не знали всю глубину технологий чужих. Не знали, вернёмся ли… Мы ложились в свои псевдопластиковые усыпальницы, словно древние фараоны, не зная, когда проснёмся. Разведывательная миссия невозможных, нереальных масштабов. Мы должны были пройти почти через весь рукав Ориона и найти контакт. Быть может, на это потребовались бы месяцы. Быть может — годы, или даже вся жизнь. Мы были молоды и полны веры. Веры в человечество. Мы были готовы искать новые горизонты. И мы нашли.
Слезы Киллиана давно унялись. Он завороженно слушал рассказ Айзека. Рассказ о тех временах, за которые Сивар и миллионы других детей по всему человеческому космосу считали Эпоса своим кумиром.
— Пятьдесят аргонавтов, словно герои, боги древнего мира, мы искали для своего возлюбленного человечества "золотое руно", но нашли нечто другое. Нашли нечто совсем чуждое. То, что показало каждому из нас, кто мы есть. Показало каждому, что у нас внутри. Показало нам, каково человечество. Нас было пятьдесят, а осталось лишь трое. Ну, можно сказать, трое с половиной. Трое "героев", — Айзек легко улыбнулся и покачал головой, — которым жизнь потом отвела свою роль, свое предназначение.
Эпос поднялся на ноги и протянул Киллиану руку.
— И самое веселое, что человека, вернувшегося со мной из той одиссеи, нам и нужно найти. У мироздания… или кто там есть? Бог? У него забавное чувство юмора. Из миллиардов людей нам нужен именно тот, которого труднее всех отыскать. Тот, которого не перехитрить и не обмануть.
Айзек повел Киллиана в пилотскую рубку, стены которой уже перевоплотились в один огромный обзорный экран. Сивар не заметил, как Вергилий отстыковался от «Гулу», который не спеша кружился вокруг своей оси где — то впереди.
— Минос назвал всего одно имя. Имя человека, обладающего ныне технологией органической взрывчатки. Имя человека, который любезно поделился ею с кордами, — Айзек выдохнул, — Джуд Лайтберин. Мой друг и мой враг. Враг всего человечества.
От одного упоминания главного перебежчика в истории огонь азарта с новой силой вспыхнул в глазах Киллиана, словно и не было тьмы и холода, сковавших его душу перед лицом смерти. Сивар вновь был готов к пути.
— Вергилий, готовься к старту на Аверитию, — Айзек вновь закупорил свой разум и скрыл эмоции, которым только что позволил вырваться наружу. Неожиданная открытость Эпоса уступила место привычной холодной осторожности, — Черныша жалко. Хорошо хоть пропитание у него пока есть.
Киллиану, прекрасно помнившему, что Черныш делал с окружающими, отчего — то было не до сантиментов, и зверя он совсем не жалел. Впрочем, как и обитателей «Гулу».
— Последний эмбрион керберосса пришлось из — за тебя размораживать, — Эпос вздернул палец вверх, но так и не смог вызвать у Киллиана чувство благодарности, — редкие, знаешь ли, твари. Что не удивительно, впрочем. Не остановятся пока все живое вокруг не сожрут, так что с кормовой базой у них плохо. Ну или их кормовой базе плохо, как это лучше сказать?