Зло
Шрифт:
Больше она его не видела. Знала, что он женился на очень красивой женщине, директоре магазина, и сам пристроился командовать шашлычной в Тарасовке.
С Юрой они познакомились еще в Софии.
Ельцов понравился Лене, высокий, красивый, к тому же известный журналист, но он был человеком не ее круга.
Ее подруги и друзья с известными номенклатурными фамилиями жили в одних дачных поселках, лечились в кремлевской больнице, имели квартиры в престижных домах. Даже если родители теряли свое положение, дети все
Через три года Лена вновь встретилась с Юрой, он уже стал обозревателем «Известий», номенклатурой ЦК, получал «полкормушки», был прикреплен к Лечуправлению Кремля. Ему светила прекрасная карьера. Он вполне мог уехать собкором в хорошую страну или быстро подняться по административной лестнице. И было у него еще одно преимущество перед простым чиновником: он писал книги и делал документальные фильмы. А это придавало ему некий богемный шарм. Они поженились, но и второй ее брак кончился ничем. О ней в московских компаниях стали поговаривать, как о женщине, приносящей несчастье.
С Александром Михайловичем она сошлась сразу же после ареста Юрия. Он был старше ее, занимал в обществе солидное и твердое положение, правда, никто не знал, чем он конкретно занимается. На все ее вопросы Александр Михайлович отшучивался, прикрывая свои занятия неким флером таинственности. У него был «мерседес» со служебными, весьма крутыми номерами, квартира на Суворовском бульваре, в Доме Полярников. Лена знала его прямой телефон и домашний. В доме Александра Михайловича она была лишь однажды, с большой компанией. Квартира почему-то напомнила ей номер в дорогой гостинице: необжитая, и все вещи казались какими-то казенными.
Но это ее мало волновало. Александр Михайлович Шорин вращался в самых высоких кругах Москвы, слыл своим в среде известных писателей и художников. Проводить с ним время было весело и интересно. После ее развода с Ельцовым помог продать машину, обменять квартиру, въехать в дом на улице Алексея Толстого. Лене было хорошо и спокойно с этим человеком. Он ничего не требовал от нее, кроме постели и совместного веселья, сам же был внимателен и щедр.
Она позвонила Шорину по прямому. Телефон долго не отвечал, потом Александр Михайлович поднял трубку и приглушенной скороговоркой ответил:
— Подождите, я говорю по «кремлевке»…
Лена слышала, как он говорит с каким-то Дмитрием Алексеевичем. В разговоре несколько раз упоминались фамилии Андропова и Тихонова.
Потом в трубке прозвучал переливчатый баритон Шорина:
— Теперь я ваш…
— Саша, ты знаешь, что Ельцов вернулся?
— Ну и что?
— А если он начнет доставать меня с квартирой?
— Не бойся, солнышко, он никого не будет доставать, это я тебе гарантирую.
— А что ты сделаешь?
— Это уж моя забота. Будет шуметь — опять загремит в тюрьму.
— Хорошо бы. А то мне не по себе.
— А чего ты беспокоишься, в Москве его не пропишут, уедет в Ковров или Александров, устроится пожарником…
— А почему пожарником?
— У моих знакомых сын тоже нахулиганил, потом два года на какой-то фабрике за сто первым километром пожарником служил. Не бойся, я с тобой. Вечером едем на шашлык в Барвиху?
— Когда ты заедешь?
— Часиков в пять. Есть возможность сбежать пораньше.
— Жду. Целую.
— Целую, дорогая.
Шорин положил трубку. Ну вот, вернулся боец. В зоне его не удалось обломать, так здесь достанем.
Шорин постучал пальцами по белоснежному аппарату. «Эриксон» — прекрасный телефон, с технической новинкой, кнопкой повторного набора. У него в квартире стояло три таких аппарата с разными номерами. Белый, тот самый «прямой служебный», который давался близким друзьям. Черный предназначался для тех, с кем Шорин прокручивал свои дела. И красный — в «жилой зоне», как смеялся Ястреб, — для всех.
Шорин поднял трубку черного телефона, застучал пальцами по кнопкам.
Занято.
Он положил трубку. Закурил «Кент», вчера взял у Соколова в Елисеевском два ящика. Теперь любимых сигарет хватит надолго. Сделал пару затяжек, поднял телефонную трубку, нажал на кнопку повтора. Аппарат таинственно затрещал, в трубке щелкнуло, и раздался гудок.
— Алло, — пропел Ястреб на том конце провода.
— Это я.
— Привет, начальник.
— Ты знаешь, что твой крестник откинулся?
— Нет. Когда от «хозяина»?
— Видимо, вчера, сегодня уже на хате.
— Есть мысли?
— Нет, Ястреб, мыслей пока нет. Пусть побегает со своим дядей-мусорком по городу. А когда его в зону сотку отправят, ты его перед отъездом напугаешь. И глаз с него на выселках не спускай, на него Махаон верняком выйдет.
— Понял.
— Он обязательно в Доме кино появится. Пусть твои ребята там шары покатают.
— Зарядить их бабками надо.
— Бабки — не проблема, тебе сегодня пару штук подвезут. Все понял?
— А чего не понять, Саша, все ясно.
— Тогда действуй.
Шорин положил трубку и пошел в «жилую зону».
Он открыл ключом дверь и оказался в маленькой кладовке, а из нее попал в квартиру. Пошел на кухню, начал готовить кофе.
Заверещал красный телефон. Но Шорин не снял трубку. Солидный человек в это время на работе.
Кофе он готовил без всяких модных рецептов, просто сыпал в турку побольше коричневого порошка, помня старый анекдот: «Евреи, не жалейте заварки». Он пил черный, как деготь, крепкий кофе и думал, как по многим телефонам передается новость о возвращении Ельцова.