Злобный гений
Шрифт:
– Это вино двадцатилетней выдержки, - с гордостью объявил германец. – Очень редкий сорт. Я держу этот напиток для особенных случаев. Как раз для такого, как сегодня.
– Вы очень добры, - поклонился философ. – Но не слишком ли мы злоупотребляем вашим временем? Ведь у вас, верно, много дел.
Вместо ответа Майнрад поднялся со стула, снова взял в руки кувшин и наполнил бокал философа до краёв. Он хотел налить вина и Михаилу, но кубок старшего из братьев оказался полон. Майнрад с удивлением посмотрел на мрачного византийца.
– Боитесь, что я вас отравлю? –
– Вы не выпили из наших кубков! – сдвинул брови Михаил.
Внезапно Майнрад перестал веселиться. Его лицо сделалось злым. Он схватил синий кубок и сделал из него два больших глотка.
– Теперь-то вы верите, что я не убийца? – выкрикнул он. – Или вам нужны новые доказательства?!
– Вы должны простить моему брату чрезмерное недоверие, - примирительно произнёс философ. – Просто жизнь научила его быть более осмотрительным, иногда даже слишком.
– Согласен, - кивнул германец, - в наше время лишняя осторожность не помешает. Я вот помню случай…
Епископ принялся рассказывать малоинтересную историю из своей жизни. При этом он смеялся собственным шуткам и жестикулировал руками. Константин улыбался и иногда кивал головой. Время от времени он прикладывался к кубку и делал из него маленькие глотки. Михаил был мрачен и не притронулся ни к чему на богато накрытом столе.
Наконец, вино было выпито. По большей части употребил его сам хозяин дома, отчего заметно захмелел. Гости стали прощаться, и после долгих уверений в искреннем расположении и даже дружбе, которые источал раскрасневшийся епископ, гости покинули гостеприимный дом. Настроение у обоих братьев было тревожное. У одного из-за грубости брата, у другого – из-за дурных предчувствий.
Константин слёг через неделю. Три дня его мучила жестокая лихорадка. Он относил своё недомогание к дальней дороге и напряжённой работе. Философ пил снадобья и травы, прописанные ему присланным папой лекарем. Но болезнь не отступала. Напротив, византийцу день ото дня становилось хуже. В один из дней он не смог подняться с постели.
Вновь послали за доктором – тот только беспомощно разводил руками, говоря, что у больного неизвестная медицине болезнь и призывал молиться Всевышнему. Лицо философа осунулось, приобрело неестественную желтизну. Он часто впадал в забытьё, иногда бредил. Михаил ни на минуту не отходил от постели брата. И даже спал здесь же, обустроив себе небольшую постель у изголовья.
Однажды он проснулся, как от толчка. Было раннее утро, солнце только-только показалось из-за горизонта и не успело ещё полностью прогнать ночную мглу. Михаил приподнял голову – его сон тут же прошёл. На него смотрел философ. Он ничего не говорил, только слегка улыбался. Не веря глазам, византиец бросился к брату.
– Наконец-то, - в глазах священника показались слёзы. – Как ты себя чувствуешь? Тебе легче? Почему ты молчишь?
Константин положил бледную руку на голову брата и провёл ей по волосам.
– Обещай мне исполнить то, что я сейчас скажу, - слабым голосом проговорил он.
– Конечно, брат, - Михаил посмотрел
Константин закрыл глаза и помолчал, словно собираясь с силами. Потом его веки задрожали, и он снова обратился к брату.
– Мы с тобой, как два вола, - сказал он, - от тяжёлой ноши один упал, другой должен продолжать путь.
– О чём ты? – голос Михаила дрогнул. – Ты поправишься, мы вернёмся домой и вместе продолжим нашу работу.
– Нет, - ответил философ. – Сегодня я видел сон.
– Какой? – по щекам священника потекли слёзы.
– Я видел её. Ко мне приходила Аруб, - бледные губы философа тронула едва заметная улыбка. – И ещё. Мне велели принять схиму.
Мокрые глаза священника расширились. Он стал сомневаться. Может, Константин бредит?
– Кто? – боясь услышать ответ, спросил он.
Ясный, абсолютно осмысленный взгляд больного развеял все сомнения византийского священника.
– Ты знаешь сам, - ответил Константин.
Он сказал это тихо, но Михаилу показалось, что слова оглушили его. Он был не в силах пошевелиться. Его будто парализовало. Когда он очнулся, то обнаружил, что брат снова впал в беспамятство. Его лоб покрылся испариной, а губы шептали что-то неразборчивое.
Прошло ещё три дня, прежде чем больной снова пришёл в себя. Он открыл глаза и не спеша осмотрелся. Михаил тронул брата за руку, тот улыбнулся.
– А кто там, позади тебя? – казалось, что голос философа раздаётся издалека, настолько он был слабым.
– Это отец Павел из церкви святого Климента, - ответил византиец. – Он поможет провести обряд.
Михаил обернулся, приглашая человека в рясе подойти ближе. Незнакомец приблизился к постели и скинул капюшон с головы. Константин с большим вниманием осмотрел священника. Это был высокий человек, с добрым, открытым лицом. Он нагнулся к философу, коснулся его плеча и тихо произнёс по-гречески:
– Я рад познакомиться с таким человеком, как вы.
– Вы очень добры, - кивнул головой Константин. Было заметно, что слова даются ему с трудом. – Мне надо принять схиму.
– Я знаю, - человек достал из-под сутаны белую рясу и простые сандалии.
– У меня мало времени, - прошептал философ.
Он вдруг закашлялся. Михаил схватил со стола бокал с водой и поднёс его к губам брата. Больной отвёл руку с кубком в сторону, из его рта показалась тонкая красная струйка. Но приступ прекратился. Михаил вытер губы больного салфеткой.
– Надо начинать, - прохрипел философ.
Михаил отошёл в дальний угол, чтобы не мешать священнику выполнять то, зачем он сюда явился. Византиец плохо понимал, что говорит Павел. И совсем не потому, что он вдруг забыл греческий. Он думал о своём несчастном брате. О том, как горячо убеждал его философ в необходимости этой поездки. Он говорил, что нужно обязательно встретиться с папой и постараться убедить его в нечистоплотности немецких епископов. И он опять оказался прав. Ему удалось совершить то, о чём он мечтал. Но какой ценой? Стоит ли жизнь такого человека, как он, достигнутой справедливости? Кому нужна такая победа?