Злодейка в деле
Шрифт:
— Папа, взгляни, пожалуйста, — я протягиваю приказ Безликоого о переводе заключённого на нижний уровень Тан-Дана . — Ты что-нибудь знаешь об этом?
— Я тебя не узнаю, Кресси.
Угу…
— Совсем ничего?
Император вздыхает:
— Феликс Дебор на протяжение трёх лет вывозил энергетические камни, что является государственной изменой. Он был задержан пограничниками на таможне, сразу же признал вину. Почему ты спрашиваешь, Кресси? Всё это есть в твоих бумагах. Лучше расскажи, как ты в это дело вообще влезла и откуда ты взяла
— Папа, тебе не кажется подозрительным, что Феликс был отправлен в Тан-Дан? Он же не наши фамильные драгоценности вывозил, а всего лишь камни. Самая обычная контрабанда.
— Я бы не назвал контрабанду обычной, но я тебя понял, Кресси.
— Сомнений не вызывает только последний эпизод, когда Феликса арестовали. По остальным эпизодам исчерпывающих доказательств нет, обвинение строится исключительно на признании, которое Феликс дал. Весьма примечательно, что признание выглядит сухим отчётом, зазубренным наизусть, в протоколе ни одной “живой” подробности.
— Ты хочешь сказать, что Феликс прикрывает подельников?
— Нет, пап. Я хочу сказать, что один из Безликих предатель, и что у нас заговор. В Тан-Дан Феликса заключили по единственной причине — защитить как ценного свидетеля и продолжить расследование, но тихо.
— Кресси, ты имеешь в виду…, — у императора расширяются зрачки.
— Обернись, — приказываю я.
Ящера, как и в тюрьме выгибает. Мгновение, и на столе, поджав к животу колени, лежит Феликс.
Голоногий, голопопый, явно паникующий. Когда я забирала его, я не придала значения теме одежды, меня занимала загадка, выйду ли я из Тан-Дана живой.
Сейчас припоминаю, что и рубашка, и штаны остались на полу в нише. Честное слово, я не нарочно. И нет, мне не стыдно, мне весело. Я задерживаю взгляд на плавном изгибе спины и дорожке чешуек вдоль позвоночника. Проступают острые лопатки, под кожей играют мышцы. Извернувшись как червяк, Феликс сползает на пол и замирает, встав на одно колено — бедром прикрывает самое ценное.
Хмыкнув, я снимаю накидку и набрасываю ему на плечи.
— Кресси, — устало вздыхает император, похоже, напрочь деморализованный стрептизом на своём столе.
Какой бы избалованной принцесса ни была, до сих пор голых парней она отцу в кабинет не таскала.
— Феликс Дебор потомок обедневшего рода Шесс. Дела шли настолько скверно, что последние три-четыре поколения отказались от использования родовой фамилии, чтобы своим жалким видом не позорить великих предков, однако от этого они не перестали быть Шесс. Безликий не стал устранять Феликса физически. Зачем? Достаточно перевести во мрак нижнего уровня, что соответствует условиям инициации, с той лишь разницей, что остановить процесс Феликс бы не смог, и вскоре мы бы получили зверя. Не человека, запертого в шкуру животного, а именно зверя, лишённого дара речи. Дать показания, собирая слова по буквам, он бы не смог.
В романе этот метод пробовала Кэтти. Она написала алфавит, называла буквы вслух и одновременно указывала пальцем. Она надеялась, что брат рыком или шлепком хвоста будет подавать знак, и, пусть мучительно медленно, но они смогут поговорить. Ящер понимал, что от него требуется, но буквы не узнавал, очень переживал, скулил. Душераздирающая сцена, в которой главная героиня выступила чуткой утешительницей…
Убедившись, что зверь растворил в себе человека, младший принц предложил отправить ящера в естественную среду, но ящер предпочёл остаться рядом с сестрой и подставил принцу спину под седло.
— Значит, контрабандистов покрывает один из Безликих.
Император не знал или всё же подозревал измену?
— Заговорщиков, пап, за-го-вор-щи-ков. Ты ведь сам всё понимаешь, да? Просто меня не хочешь волновать. Но, пап, не волновать не получится. Насколько всё серьёзно, что даже я заметила?
— Почему ты уверена, что это заговор?
— Потому что ни один Безликий не будет покрывать обычных контрабандистов, слишком мелко для человека, обличённого высочайшим доверием. Рисковать он будет только ради ещё большего возвышения.
Император согласно кивает. Не думаю, что он действительно нуждался в моих объяснениях, скорее, хотел услышать ход моих мыслей. Он переводит взгляд на Феликса, и взгляд становится тяжёлым, а тон рокочущим, угрожающим:
— Лорд Шесс.
Голый, в моей накидке, но при этом преклоняющий колено, выглядит он более чем забавно, но я не улыбаюсь.
— Ваше величество, сожалею. Я вряд ли смогу быть полезным, я не видел лиц. Меня шантажировали жизнью сестры, и я делал всё, что от меня требовали.
— Если бы ты не мог быть полезным, тебя бы не стремились уничтожить, — пожимаю я плечами, хотя в глубине души я разочарована, я наивно надеялась если не на раскрытие заговора, то на получение существенных сведений, а тут шиш, — Но сейчас, как мне кажется, важнее разобраться не с пользой, а с Безликим.
— Да, — император забирает со столешницы приказ и прячет в сейф. — Что-нибудь ещё, Кресси? Лорд Шесс…
— Лорд Шесс принёс мне полную клятву верности на крови, так что свою ящерку я забираю. Феликс, обернись, как было.
Подозреваю, что в частых оборотах нет ничего хорошего, но вести по коридорам парня без портков — скандал, который подданные не поймут, я ведь принцесса капризная, а не развратная. Я удобно сажаю ящера на бедро, прикрываю накидкой.
— Откуда что взялось, — бормочет император.
Настроение резко портится. Я не питаю иллюзий. Помимо общей линии поведения, есть мелкие привычки, которые, порой, значат гораздо больше. Я понятия не имею, предпочитала Кресси чай с лимоном или с сахаром. А, может быть, как англичанка, с молоком? Какие тропинки в саду она выбирала, а какие избегала? Задерживалась ли в беседках или у фонтана? Любила ли она подолгу примерять наряды или делала выбор быстро, доверяя основную работу швейным мастерицам?