Злоключения озорника
Шрифт:
— И не стыдно тебе? — говорит. — Неужели ты не замечаешь, что у тебя из носу течёт? Кажется, уже не маленький!
На станции меня встретил дядя Ганс, и мы с ним сразу пошли осматривать деревню. Больше всего мне понравился скотный двор сельскохозяйственного кооператива. Там было очень светло и чисто. Правда, со мной и тут стряслась беда.
Я стоял в проходе между коровами и серьёзно разговаривал с дядей Гансом. Мне было интересно узнать про дойку коров. Никак я этой техники раскусить не мог.
Вдруг чувствую: что-то тёплое
— Караул! Помогите! Они кусаются! — заорал я во всю мочь.
А дядя Ганс и остальные крестьяне только хохочут, за животики держатся.
— Корова его лизнула, а он с перепугу в ясли свалился… Кусаются, говорит! Ха-ха-ха!
Кое-как я выбрался из кормушки. Злой-презлой! И твёрдо решил не делать ничего такого, над чем крестьяне смеялись бы. Надо доказать им, какой я мировой парень! А когда на следующий день (до чего же быстро в такой маленькой деревушке все всё узнают!) ребятишки кричали мне вслед: «Эй ты, кусачая корова» — я закусил губу и поклялся: «Вы меня ещё узнаете!»
И несколько дней спустя я себя показал. В полдень тётя Марта, жена дяди Ганса, вручила мне большой синий бидон с кофе и целую корзину еды. Всё это она велела отнести дяде Гансу в поле.
— Они там в картошке сидят, за берёзовой рощей, — сказала она, напутствуя меня.
Я что-то никак не мог понять её. Дядя Ганс — и сидит в картошке?! Да как же он в неё, такую маленькую, забрался?
— Эх ты, городской! — пристыдила меня тётя Марта. — Они там картошку копают, понял теперь?
Я кивнул, но про себя подумал: «Смешно! У нас копают только ямы, а картошку ведь собирают!»
Тётя Марта объяснила мне, как идти, и я пустился в путь. Сперва я прошёл всю деревню, потом зашагал вдоль выгона, но от коров держался подальше — я ещё не забыл свои злоключения на скотном дворе. А вот и лес. Хорошо в лесу! Но как подумаешь о диких свиньях — сразу как-то муторно делается. Говорят, они очень свирепые. Иду и всё присматриваюсь и примериваюсь к деревьям. На всякий случай, конечно. Если кабан выскочит, я — прыг на дерево и спасся. И очень это даже кстати было. Вдруг слышу: что-то шуршит в кустах. Я мигом подскочил к большой сосне. Думал — взберусь на верхушку, но ствол оказался слишком толстым, и высоко влезть мне не удалось. Так некоторое время я и висел, будто игрушечная обезьянка, у которой верёвочка лопнула. Даже глаза зажмурил. Но всё обошлось. А шуршал в кустах, оказывается, заяц. Он и сам не меньше моего испугался. Вот, думаю, дурацкая история! Из-за какого-то зайца штаны себе разорвал. Здоровая дырка — главное. И обед дяди Ганса теперь с песком — корзину-то я уронил, когда на дерево лез.
Хорошо ещё, что дикие свиньи больше не показывались. Но мне всё-таки приятно было, когда кончился лес и я увидел перед собой поле. А вон и берёзовая рощица, за которой должны работать дядя Ганс и его бригада.
Но что это? Над рощицей подымается дым! Нет, я не ошибся: там где-то горит. Вон и ещё дым, и ещё! Лесной пожар! Со всех
Скоро у меня стало колоть в боку. До чего же, должно быть, больно бегать Эмилю Затопеку! Я, как он, наклонил голову и широко раскрыл рот. Стало вроде легче бежать. Чтобы сократить путь, я пустился прямо через выгон. Коровы размахивали хвостом, хлопали ушами и глупо таращили на меня глаза.
— Эй вы, коровы! Дорогу! Лес горит!
Коровы замычали. А я прошмыгнул под плетень и был таков! Неважно, что я при этом распорол и вторую штанину. Я же спасал деревню!
Тётя Марта вся побелела от страха, когда я ворвался в кухню.
— Альфонс, неужели тебя ребята избили? На кого ты похож!
Она взяла мою рубашку, и у неё в руках оказались две половинки. Я и не заметил, как рубаху разодрал.
— Да это пустяки! — крикнул я. — Деревня… Я должен спасти деревню!..
Тётя Марта раскрыла рот, а сказать ничего не может, только головой качает. А я напыжился изо всех сил да как крикну:
— Пожар! Тётя Марта, пожар!
— Господи Исусе! Где?
— Лес горит!
Тётя Марта — сразу бежать. Её деревянные туфли так и постукивали. Я — за ней. А неплохо она бегала! Недалеко от деревенского пруда она остановилась у сарая и давай стучать по висевшему там куску рельса.
— Пожар, пожар! Лес горит! — кричала она.
— Своими глазами видел! — подтверждал я.
Вся деревня мигом превратилась в разворошённый муравейник. Первыми выскочили из домов ребятишки, за ними — женщины. Наконец появились и мужчины. На бегу они натягивали на себя пожарные куртки. Бургомистр был у них начальником пожарной дружины. Он выбежал в одних подтяжках, со шлемом на голове. Мне велено было поскорее рассказать, где горит. Пожарные отперли сарай, и мы дружно выкатили насос. Тут же пригнали лошадей.
— Вот дурачьё! — кричал бургомистр. — Ставь назад насос! На кой он нам в лесу? Там же воды нет!
Тогда все схватили лопаты. Подъехала телега, и шесть добровольцев пожарной дружины вскочили на неё. И я тоже. Мне надо было дорогу показывать.
Лошади сразу припустили галопом. Но я крепко держался. Дружинники всё никак одеться не могли и ругались. Один забыл пояс, другой был в деревянных туфлях, а бургомистр даже куртку позабыл надеть и долго этого не замечал.
А когда заметил, крикнул:
— Стой!
Кучер натянул вожжи, телега разом остановилась, и мы попадали друг на друга.
— Я, поди, куртку-то забыл, — сказал бургомистр и поправил шлем, съехавший ему на нос. — А чёрт с ней! Трогай! Ведь лес горит!
Тут уже я крикнул:
— Стой!
Лошади остановились, и мы ещё раз стукнулись головами; бургомистру опять шлем съехал на нос.
— Чего стоим? — кричали дружинники.
Я сказал:
— Тут можно дорогу сократить, если прямо через выгон ехать.