Злоключения озорника
Шрифт:
Дружинники как-то странно посмотрели на меня.
Бургомистр потёр нос и проворчал:
— Это что же, мы на телеге через изгородь сигать будем? Так, что ли? Вот дурень!
И мы помчались через лес. Вдруг я заметил что-то на дороге. Сперва я даже не понял что, а когда разглядел, было уже поздно. Под колёсами хрустнуло. Это были бидон и корзина с едой для дяди Ганса.
— Стоп! — закричал я.
Кучер натянул вожжи. Мы все опять повалились друг на друга, а бургомистр даже вскрикнул — так больно ему шлем
— Чёрт бы тебя побрал! Чего там опять стряслось?
— Весь обед дяди Ганса пропал, — объяснил я, спрыгнул с телеги и побежал назад.
Бидон был расплющен как блин, и гороховый суп весь вылился. Я даже заревел от злости. И как это меня угораздило дядин обед посреди дороги оставить?
Дружинники кричали:
— Давай! Садись! Что с возу упало, то пропало!
Мы выехали на поле, промчались через берёзовую рощицу и очутились на том самом поле, где дядя Ганс работал со своей бригадой. Увидев пожарную телегу с дружинниками, они побросали работу и подбежали к нам.
Я хотел им всё объяснить, но бургомистр крикнул:
— Эй, мужики! Все садись! Лес горит!
Я дёрнул его за подтяжку.
— Замолчи! — рыкнул он на меня. — Ты уж итак два раза задерживал нас по пустякам.
Все мужчины из бригады дяди Ганса вскочили на телегу, кучер развернул, и мы поскакали дальше.
Только теперь дядя Ганс меня заметил. Почему-то он очень долго рассматривал расплющенный бидон у меня в руках и мою разорванную рубаху.
— Это же он пожарную тревогу поднял! — кивнул на меня бургомистр, потирая свой красный нос.
— Стойте! — крикнул я. — Стойте!
Кучер резко натянул вожжи. Все снова повалились вперёд, и бургомистру опять шлем по носу ударил.
— Дьявол! — выругался он. — С меня хватит!
— А пожар? — спросил я.
— Да где, где горит-то? — закричали все дружинники разом.
Я показал назад, в поле. Там ведь и вправду горело. Повсюду были сложены какие-то кучи, и от них подымался синий дым.
— Да вон же! Везде горит!
Дружинники переглянулись. Бургомистр стащил шлем с головы. Кто-то засмеялся. За ним — другой. Под конец рассмеялся и дядя Ганс, а потом и бургомистр. От смеха они все стали красные-красные. И только слёзы вытирали.
Бургомистр шлёпал ладонью по шлему и приговаривал, хрипя от смеха:
— Это ж ботву картофельную жгут! Пойми: ботву! Какой же это пожар?
С тех пор деревенские ребята уже не дразнили меня «кусачей коровой», а называли «Альфонс — ложная тревога». Я попросил дядю Ганса не писать об этом домой. На свои карманные деньги я куплю ему новый бидон. И картошку я теперь больше не люблю: увижу и сразу вспоминаю про «ложную тревогу». А уж если ребята в школе об этом пронюхают, как пить дать, в газете про меня напишут — только в уголке смеха, конечно.
Как я на лестнице встретил льва
У нас в школе было заседание совета дружины. После приходит в класс Петер и говорит, чтобы мы организовали соревнование по сбору макулатуры и утильсырья. Участвовать вызвались все. Я очень гордился — меня назначили старшим по сбору макулатуры. Интересно как! Буду ходить по квартирам, звонить и спрашивать, нет ли старой бумаги. Старая бумага — очень важная вещь!
И вот мы собрались и пошли. Каждому из нас выделили дом. Тележку мы оставили на улице. Я, как старший в группе, вошёл в первый дом. И позвонил в первом этаже. Это была большая ошибка. Но понял я это, когда уже поздно было.
Мне открыла молодая женщина, подозрительно посмотрела на меня и, фыркнув, спросила:
— Чего тебе?
Я не ответил. Уж очень невежливо она спросила. Должно быть, я даже покраснел. А когда я покраснею, то сколько бы ни злился, ни слова сказать не могу.
Бац! — и дверь захлопнулась перед самым моим носом. Я постоял немного и решил: надо ещё раз попробовать. Может быть, у неё всё-таки найдётся немного старой бумаги. Я снова позвонил. Мне открыла та же черноволосая тётенька.
— Ты чего это по лестнице шляешься да в звонки трезвонишь? Только людей беспокоишь!
— Да нет, мне бы вот бумаги надо!
— Ступай в лавку да купи!
Бац! — и дверь снова захлопнулась. Ничего себе, хорошенькое начало. Но я всё-таки понял, что сам виноват. Надо мне было получше объяснить, зачем я пришёл.
В соседней квартире дело пошло лучше. Маленькая старушка вынесла мне пачку газет.
Я очень обрадовался и сказал ей:
— Большое спасибо вам, фрау Таде. — Фамилию я прочёл на дощечке.
После этого бабушка вынесла мне ещё и лепёшку.
Поднялся я этажом выше. Теперь у меня уже был опыт. А когда стал подниматься на третий этаж, нести мне было уже тяжело. Я волок за собой огромную кипу бумаги и большой пакет старых костей. На третьем этаже мне ещё добавили. Здесь жил какой-то профессор. Он выскреб из своей квартиры много всякого барахла — бумагу, какие-то медные прутья, — и вообще был очень ласков со мной. Но я уже злился вовсю на себя, что начал с нижнего, а не с верхнего этажа. Спускаться вниз ведь гораздо легче.
Согнувшись в три погибели, я полез на четвёртый этаж. Там я снова сказал всё, что полагается, и мне вынесли хорошую пачку старой бумаги. Теперь я был нагружен по самые уши. Пора уже начинать спуск. Но только я начал спускаться, как застыл на месте от ужаса. Возле профессорской двери… сидел лев! Он смотрел на меня очень серьёзно и не двигался. Я отскочил назад и со страху даже присел на ступеньки. Может, это мне почудилось? Я привстал и осторожненько поглядел вниз. Нет, в самом деле! Сидит, приготовился к прыжку и таращит на меня свои глазищи! Должно быть, это он кости учуял в моём пакете…