Зловещее проклятие
Шрифт:
И здесь Дубравин оказался проворней. Оседлав рыкающего от злости противника, он захватил его правую руку, из последний сил рванул ее в сторону и взял на болевой прием.
– А-а! – крикнул тот и засучил ногами. – Больно же! Сдаюсь… П-пусти… мент поганый…
– Потерпи, Семка, потерпи… – тяжело дышал ему в затылок Дубравин, довольно улыбаясь.
Боковым зрением он уже видел бегущего к нему Белейко.
Глава 13. НЕОЖИДАННОСТЬ
Во время обыска у Ионы Хробака
Нашлись и вещи из ларца Ольховской, за исключением тех, что Басалыго отнесла в скупку. Был здесь и завернутый в тряпицу великолепный перстень с “Магистром”.
Мрачный и усталый Семка Заика, со смуглым и рябым от оспин лицом, сидел на стуле у стены, кидая злые взгляды на потерявшего дар речи Хробака.
Тот как стал у входа в спальню, так и проторчал там до конца обыска, глядя прямо перед собой остановившимся взглядом.
Немного оживился он только тогда, когда сотрудники угрозыска сняли обшивку старого дивана. Вытянув шею в их сторону, он дернулся, промычал что-то нечленораздельное и опять застыл в прежней позе.
Семка, посмотрев на диван, даже привстал от неожиданности: оперативники вытаскивали из пыльной утробы ширпотребовского чудища послевоенных пятилеток плотные перевязанные шпагатом пачки денег и выкладывали их на стол.
– Д-дела… – не удержался Заика. – Ну, ты и жох, Иона… Стоило мне к-копытить себе на н-новый срок, когда тут до п-пенсии хватило бы…
Лишь одна Басалыго из всей этой компании сохраняла присутствие духа.
Она причесалась, напудрилась, накрасила губы и теперь сидела с независимым видом, вызывающе постреливая глазами в сторону одного из понятных, рослого мужчины лет тридцати пяти с крепко сбитой спортивной фигурой…
Допросы проводил следователь прокуратуры, молодой парень в очках с очень толстыми линзами.
Это оказалось задачей многотрудной.
Хробак вообще не отвечал на вопросы – он будто онемел.
Басалыго несла околесицу, рассказывала скабрезные анекдоты, хихикала и строила следователю глазки.
А Семка хитрил: то заикался так, что разобрать его слова было почти невозможно, то ругался нехорошими словами, вспоминая всех святых.
Но улики были чересчур серьезными, и задержанным все же пришлось в конце концов дать правдивые показания.
Как и предполагали Дубравин с Белейко, тихий и незаметный, но пронырливый, как вьюн, Иона Хробак действительно был долгие годы наводчиком Чугунова.
При этом и ему немало перепадало от щедрот удачливого Семки, в конце допроса опять посетовавшего на свою судьбу: надо же, денежки Ионы были и впрямь под боком…
Квартиру Ольховской Чугунов обворовал тоже по указке Ионы Лукича.
Из-за нее у них вышел большой скандал.
Семка едва не избил Хробака за то, что на этот раз он дал маху – разжиться там было практически нечем, за исключением побрякушек из ларца.
А
На перстень с “Магистром” они вообще не обратили особого внимания, даже намеревались выбросить камень, посчитав за простую стекляшку. Им в голову не могло прийти, что это бриллиант таких размеров.
А оправу они хотели продать, как серебряный лом, не зная, что это белое золото.
Узнав об их намерениях, Дубравин только переглянулся с Белейко. И оба облегченно вздохнули…
Верным оказалось и умозаключение Дубравина, что поход Басалыго в скупку явился неожиданностью для осторожного Семки и был проделан втайне от него.
Прижимистой Алине надоело обхаживать за свой счет такого ненадежного хахаля, как она выразилась, который того и гляди сбежит, оставив ее при своих интересах.
Паспорт у Моторной она позаимствовала втихомолку, когда приносила ей очередную дефицитную обновку. А операцию с подменой фотографии проделал все тот же Иона Лукич.
Но когда зашел разговор о Новосад, Семка вначале удивился, затем стал бить себя в грудь и божиться, что впервые о ней слышит.
А потом, и вовсе разозлившись от обиды на настойчивого следователя, вообще отказался отвечать на вопросы.
По здравому рассуждению, Семка и впрямь вряд ли мог ее знать, с невольным огорчением подумал майор Дубравин. А это означало то, что версия об убийстве актрисы Чугуновым оказалась несостоятельной…
На следующий день Дубравин вызвал всех, у кого воровал Чугунов, для опознания найденных при обыске ценностей.
Среди владельцев похищенного была и Ольховская, а также Крутских, – его майор пригласил в качестве эксперта по “Магистру”.
Уникальный камень вполне заслуживал такого уважительного отношения…
Ольховская, не колеблясь, сразу указала на свои вещи.
А Модест Савватиевич при виде драгоценного камня первым делом горячо пожал руки оперативникам.
– Молодые люди, вы совершили благородное дело! История вас не забудет… Да-с…
Затем старый ювелир благоговейно взял двумя пальцами перстень и, прищелкивая языком от восхищения, поднес его ближе к свету.
– Великолепно, велико…
Модест Савватиевич вдруг запнулся.
Дубравин в недоумении увидел, как Крутских зашарил по карманам, не сводя глаз с перстня.
Затем он стремительно обернулся, протянул в их сторону свободную руку, и, нетерпеливо сжимая-разжимая пальцы, потребовал:
– Лупу! Ну что же вы стоите! Быстрее!
Модест Савватиевич, схватив сильную лупу в медной оправе, гордость Дубравина (он отыскал ее в антикварном магазине), и уставился на камень.
Крутских долго поворачивал перстень и так, и эдак. При этом его добродушное лицо грозно хмурилось.
Наконец Модест Савватиевич подошел к столу, сел, бережно положил лупу и сказал изменившимся голосом: