Злой рок. Политика катастроф
Шрифт:
Подобные пожары на рубеже позапрошлого и прошлого веков случались сравнительно часто там, где люди рубили деревья и строили железные дороги поблизости от девственных лесов: на севере Швеции; в России по всей Транссибирской магистрали; на острове Северный в Новой Зеландии; в австралийском Гиппсленде, а также в канадских провинциях Британская Колумбия и Онтарио. Из-за сопоставимых взаимосвязей человеческих поселений и естественных водных путей XIX век стал еще и эпохой великих наводнений. В Китае стремительный рост населения в конце концов изменил течение реки Хуанхэ. Вырубка лесов, строительство дренажных систем и чрезмерная культивация малоплодородных земель повлекли за собой эрозию почв и повысили заиливание самой реки, что, в свою очередь, привело к еще более частым и сильным наводнениям. Когда в 1853 году прорвало речные дамбы, значительную часть Северного Китая просто «смыло»[300]. Количество осадков в течение нескольких лет превышало средний уровень, и это повлияло на всю систему водных путей, соединяющих Хуанхэ и Янцзы. Катастрофические паводки случались в 1887, 1911, 1931, 1935, 1938 (намеренно устроенное бедствие, призванное задержать продвижение японских войск) и 1954 годах, и все они приводили к большим человеческим потерям. Говорят, что наводнение 1887 года погубило не менее 900
Эти «образцовые» катастрофы прекрасно позволяют понять, почему коммунистический режим так одержимо снова и снова возводил плотины. На оборотной стороне банкноты в 5 цзяо (половина юаня), впервые выпущенной в 1955 году во второй серии «народных денег» – жэньминьби, красуется дамба. Переплыв Янцзы в 1956 году, товарищ Мао даже написал стихотворение о плотинах: «И такая картина представилась вдруг // Мост построим и свяжем с Севером Юг… // Меж горами раскинется озеро вширь. // И богиня гор удивится: // Как меняется мир!»[301] Впрочем, далеко не все дамбы эпохи Мао оправдали его импульсивную риторику. «Обуздание» реки Хуайхэ, призванное «отдать приоритет накоплению воды для орошения», было типичной инициативой 1950-х годов. Крушение одной из построенных в то время плотин – дамбы Баньцяо – ясно показало пределы возможностей китайско-советского сотрудничества. В августе 1975 года тайфун «Нина» обрушил на плотину годовую норму осадков (42 дюйма, – чуть больше 100 см) за двенадцать часов[302], вызвав одно из самых разрушительных бедствий в истории Китайской Народной Республики[303]. В прорыв хлынул объем воды, которого хватило бы на то, чтобы заполнить четверть миллиона олимпийских бассейнов. За считаные часы погибли десятки тысяч человек. Впоследствии от болезней и голода в опустошенной области скончалось еще свыше 200 000 человек, которые стали, таким образом, вторичными жертвами катастрофы[304]. Роль Кассандры здесь сыграл гидролог Чэнь Син. В прошлом, в дни кампании против правых элементов, он подпал под чистку за то, что требовал остановить строительство новой дамбы – но теперь его очень быстро реабилитировали[305]. Прорыв дамбы Баньцяо привел к таким ужасным последствиям, что оставался государственной тайной до 1989 года. Но ревностное стремление Коммунистической партии Китая строить новые плотины нисколько не ослабело. В апреле 1992 года Всекитайское собрание народных представителей официально одобрило Резолюцию о строительстве на реке Янцзы проекта «Три ущелья», самой большой речной дамбы за всю историю мира[306][307].
В Соединенных Штатах много судоходных рек, величайшая из которых Миссисипи. Иногда эти реки воспринимаются как благословение, иногда как проклятие. Но бедствия, вызванные их разливом, меркнут в сравнении с аналогичными катастрофами в Китае. Наводнение в Джонстауне (1889) было и остается самым смертоносным в американской истории. Катастрофа произошла из-за прорыва дамбы Саут-Форк, возведенной на реке Литл-Конемо, в 14 милях (23 километрах) вверх по течению от Джонстауна, Пенсильвания. Вода вырвалась стремительным потоком, примерно сравнимым со средним расходом могучей Миссисипи, и этот поток стал причиной смерти 2200 человек. Великое наводнение на Миссисипи (1927) было не в пример масштабнее: река затопила 27 тысяч квадратных миль (ок. 70 тысяч кв. км), причем уровень воды поднялся на 9 метров, – но погибло не более пятисот человек (впрочем, намного больше было тех, кто остался без крова). В 1965 году, после того как ураган «Бетси» обрушился на Новый Орлеан, президент Линдон Джонсон обещал городу защиту со стороны федеральной власти. Но работа Инженерного корпуса армии США, призванная снизить риск другого подобного наводнения (для этого строили «Ураганный барьер» на озере Пончартрейн), была прекращена из-за судебного иска от группы защитников окружающей среды[308]. Альтернативный вариант – система дамб – оказался неудачным[309]. В последнюю неделю августа 2005 года, когда «Катрина», ураган 4-й категории со скоростью ветра до 145 миль в час (ок. 233 км/ч), обрушился на дельту Миссисипи не единожды, а дважды, три из возведенных плотин не справились, и огромная масса воды хлынула прямо на город. «Катрина» убила 1836 американцев, при этом почти все они жили в Луизиане. Повреждения получили примерно три четверти городских построек[310].
Воздействие ураганов на США – это яркий пример того, как трудно достичь адекватной готовности к бедствию и поддерживать ее на должном уровне. В отличие от катастроф иного рода, о которых мы говорили в этой главе, атлантические ураганы – тропические циклоны, порождающие, как зафиксировано официально, устойчивые ветры со скоростью свыше 74 миль в час (ок. 119 км/ч), – сравнительно предсказуемы. В общей сложности с 1851 года до территории США дошли 296 североатлантических ураганов. В их характере проявляется стабильная сезонность. Большинство ураганов случается с августа по октябрь, и им свойственна относительно маленькая дисперсия: в то десятилетие, когда их было больше всего и они оказались наиболее разрушительными (1940-е годы), мощных ураганов (от 3-й до 5-й категории по шкале ураганных ветров Саффира – Симпсона) оказалось десять. А в то десятилетие, когда ураганов было меньше всего (1860-е годы), один все-таки произошел. И тем не менее изначально оценки вероятности столь сильного урагана, как «Катрина», варьировались от «раз в 396 лет» до «раз в 40 лет»[311]. Айвор ван Херден, южноафриканский ученый, служивший в 1990-х годах помощником секретаря в Департаменте природных ресурсов штата Луизиана, точно предвидел, насколько большой ущерб может нанести сильный ураган Новому Орлеану из-за оседания почв в дельте Миссисипи, а также из-за того, что заболоченные территории отдали под добычу нефти и газа[312]. Но Федеральное агентство по управлению в чрезвычайных ситуациях (Federal Emergency Management Agency, FEMA) не смогло выработать достойный план на случай бедствия – даже несмотря на то, что в 2004 году его специалисты провели моделирование готовности к катастрофе, известное как «Ураган „Пэм“»[313]. Впрочем, угрозу недооценили не только местные чиновники и предприниматели. Инженерный корпус армии США тоже не прислушивался к предупреждениям (даже
При непосредственном реагировании на ураган «Катрина» отрывочные или противоречивые сведения слишком часто использовались не как стимул, побуждающий принять меры и заполнить очевидную лакуну, а как отговорка, оправдывающая бездействие. Информация проходила через лабиринт оперативных центров министерства и… «координирующих» комитетов, теряя своевременность и актуальность по мере того, как ее искажали и интерпретировали для внутренней аудитории.
В результате руководители оказались оторванными от реального положения дел, менявшегося с каждой минутой. Сведения, переведенные на клишированный бюрократический жаргон, лишь усилили удаленность Вашингтона от северного побережья Мексиканского залива…
Жизненно необходимое время было потрачено на решение вопросов, не имевших совершенно никакого значения для реагирования на катастрофу – например, на поиски виновного [или] на битву в области связи с общественностью[315].
И с подобными проблемами мы встретимся далеко не в последний раз – как на местном, так и на федеральном уровнях страны.
Но все же наше утверждение остается в силе: азиатские катастрофы губительнее западных. Ураган «Катрина» стал в США национальной травмой, но число погибших не достигло даже двух тысяч. Самые страшные циклоны в истории Южной Азии убивали на два порядка больше людей. В октябре 1876 года циклон, обрушившийся на Бакергандж – ныне это Барисал, одна из областей Бангладеш, – унес жизни примерно 200 тысяч бенгальцев: половина утонула сразу, а половина пала жертвой голода и болезней[316]. Менее века спустя, в ноябре 1970 года, циклон Бхола ударил по Восточному Пакистану (впоследствии тоже Бангладеш) и убил от 300 до 500 тысяч человек, в том числе 45 % жителей города Тазумуддин, расположенного в 40 милях (ок. 64 км) к юго-востоку от Барисала[317]. Как и японские землетрясения, самые губительные циклоны, поражающие Бангладеш, приходят слишком редко, чтобы память могла подсказать, насколько велика опасность[318]. Что касается циклона Бхола, то роль Кассандры, предсказавшей его, сыграл американец, доктор Гордон Данн: в своем отчете от 1961 года он предупреждал как раз о подобном бедствии и рекомендовал создать искусственные возвышенности, распределив их по зонам. Пакистанские власти его совет вежливо проигнорировали[319].
Большие волны
«Большая волна», самое прославленное произведение японского искусства, известна всем – пусть даже некоторые и не вспомнят имени автора. Сам он называл себя Хокусай, и «Большую волну в Канагаве» (яп. Канагава-оки нами ура) он создал в период между 1829 и 1833 годами. Это гравюра на дереве в жанре укиё-э. Само название жанра, очень выразительное, можно передать как «образы изменчивого мира». Присмотревшись к «Большой волне», вы увидите, что на ней – не цунами, а так называемая волна-убийца: она нависла над тремя деревянными рыбацкими лодками с дрожащими от страха гребцами. Они возвращаются в Канагаву (ныне Иокогама). Вдали виднеется Фудзияма, и художник определенно не намекает на то, будто море обратится в мельничный пруд, когда волна наконец разрушится.
История, как мы уже видели, полна волн, и некоторые из них – это громадные цунами. Но представление о том, будто эти волны подобны свету и звуку, – не более чем иллюзия. В 1920-х годах советский экономист Николай Кондратьев стремился показать, что подобные структуры присутствуют в капитализме, и хотел на основе данных британской, французской и немецкой экономической статистики подтвердить наличие 50-летних циклов подъема, за которыми следует спад[320]. За этот вклад в науку, который и сегодня влияет на многих инвесторов, Кондратьева арестовали по приказу Сталина, бросили в тюрьму и впоследствии расстреляли. К сожалению, современные исследования показывают, что подобной регулярности в экономической жизни нет и в помине. Пол Шмельцинг, тщательно воссоздавший процентные ставки от наших дней до XIII века, указывает на другое – на долговременное, «сверхвековое» снижение номинальных ставок, которым по большей части движет процесс накопления капитала, периодически прерываемый случайными эпизодами инфляции; а те почти всегда связаны с войнами[321]. Но все же война, вопреки Гераклиту, – вовсе не «отец всего и царь всего». Несчастье принимает много форм. Не все «драконьи короли» в истории оказывались войнами; и ни одна война не убила столько людей, как пандемия, которую мы зовем Черной смертью.
Есть искушение разделить бедствия на природные и рукотворные – но оно обманчиво. Ясно, что землетрясения – если не считать те, которые в современную эпоху были вызваны плохо спланированными ядерными испытаниями, – это события геологические и для человеческого общества всегда экзогенные. Столь же ясно и то, что войны начинают сами люди – и что войны для общества эндогенны. Но все же мы, определяя стихийное бедствие как бедствие, говорим лишь о том, как много жизней унесли непосредственные и вторичные последствия несчастья, – то есть после удара по человеческим поселениям. И решением располагать города неподалеку от потенциальных районов катастроф – рядом с вулканом, у линии разлома, возле реки, подверженной сильным паводкам, – отчасти и определено то, почему столь многие природные катаклизмы в какой-то мере стоит считать и рукотворными. А еще более рискованные решения – возвести деревянный город там, где заготавливают лес, или построить атомную электростанцию в зоне, где часто случаются цунами, – могут привести к еще большим человеческим жертвам.
Точно таким же образом войны могут быть вызваны природными явлениями – скажем, если погодные катаклизмы или устойчивые климатические изменения приводят к аграрному кризису, обществу приходится делать выбор: голодать или уйти с обжитых мест. Человечество – часть природы, и демографические приливы и отливы – часть единой сети мировой экосистемы. В наши дни многих волнует такой сценарий, как «антропогенное изменение климата», выраженное в возрастании средних температур из-за промышленных и прочих выбросов, и его катастрофические последствия. Насколько успешно такое развитие событий можно подкорректировать – иными словами, не допустить его непреднамеренного негативного влияния, – зависит от качества решений, принимаемых демократическими и недемократическими правительствами.