Злой рок. Политика катастроф
Шрифт:
Сеть паломнических и торговых путей, соединявших европейские и азиатские города в XIV в. Размер кружка пропорционален степени центральности городов. Темные линии указывают на торговые пути, белые – на паломнические маршруты
Ответ заключается в том, что политическая география Европы плохо передает структуру ее социальных сетей. Во-первых, в мире тогда жило примерно в полтора раза больше людей, чем во времена императора Юстиниана (329 млн в 1300 г. по сравнению с 210 млн в 500 г.). С 1000 по 1300 год население Европы стремительно удвоилось и возросло примерно до 80 или 100 миллионов человек. В 1000 году Англию населяло всего 2 миллиона жителей, а в 1300 году – уже 7 миллионов. Впрочем, мы располагаем свидетельствами некоторого демографического спада, продолжавшегося в течение трех десятилетий до Черной смерти, и вероятнее всего, этот спад произошел из-за климатических факторов, неурожаев и мальтузианской ловушки. Во-вторых, в XIV веке в Западной Европе было намного больше городов, чем в VI столетии. Каждый город можно представить как кластер в сети. «Слабые связи» между кластерами обеспечивались за счет торговли и войны. Это позволяет объяснить, почему бубонная чума захлестнула Европу так быстро и была намного смертоноснее, чем в Восточной Азии, где зародилась. Социальные связи там были такими разрозненными –
Погибло от одной пятой до трех пятых населения Европы. В Италии полностью опустели почти сто городов, в том числе Ареццо (в 1300 г. – 18 тысяч жителей) и Салерно (13 тысяч). В Генуе (в 1300 г. – 60 тысяч человек) население сократилось на 17 %; в Венеции и Флоренции (примерно по 110 тысяч в каждом городе) – на 23 % и 66 % соответственно; в Милане (150 тысяч) – на 33 %[428]. В Англии число жителей начало снижаться уже в начале XIV века; достигнув 7 миллионов в 1300 году, оно затем, к 1450-му, после сменяющих друг друга волн чумы, сменяющих друг друга, снова упало до 2 миллионов[429]. По оценкам историка Марка Бейли, умерла половина землевладельцев-крестьян и четверть землевладельцев-феодалов – либо от самой Черной смерти, либо от вызванных ею лишений. Поместные описи свидетельствуют, что из всех сословий самый тяжкий удар пришлось вынести зависимым крестьянам[430].
Необычайная смертоносность чумы, поразившей Европу, объясняется и другими влиятельными факторами. Свою роль, безусловно, сыграла погода[431]. Во время каждой из волн чумы чаще всего люди гибли в самые теплые месяцы, поскольку крысиная южная блоха, Xenopsylla cheopis, больше всего любит жаркое лето[432]. Кроме того, в условиях повышенной влажности широко распространялась чумная палочка[433]. С другой стороны, возможно, что из-за пяти крупных вулканических извержений, случившихся с 1150 по 1300 год (см. третью главу), температура часто опускалась ниже нормы, это влекло за собой неурожаи, и люди были еще слабее перед угрозой. Например, суровое и резкое похолодание и необычайно сильные ливни в Англии стали причиной того, что с 1347 года было четыре неурожая подряд. А кроме бубонной чумы, были еще легочная и первично-септическая, с еще более высоким (почти до 100 %) коэффициентом летальности при заражении, и они почти наверняка внесли свою лепту в огромное число погибших[434].
Но столь же значительную роль сыграли и сети, соединявшие, во-первых, Европу и Азию, а во-вторых – европейские центры торговли. Золотой век тосканской Сиены, длившийся примерно с 1260 по 1348 год, совпал с расцветом и упадком Монгольской империи. В те времена сиенские купцы доходили до самого Тебриза, покупая там шелка из Центральной Азии, а папа римский принимал эмиссаров Тогон-Тэмура, правителя империи Юань. На огромной вращающейся карте мира (Mappamondo), которую создал живописец Амброджо Лоренцетти – к несчастью, она давно утрачена, – Сиена находилась в центре торговой сети, охватившей всю Евразию. Именно эта сеть и предоставила те направления, по которым распространялась Черная смерть[435]. В Италии самая высокая смертность наблюдалась в самых крупных городах[436]. Как правило, таковыми были те, которые имели доступ к водному транспорту, и главным образом порты[437]. По-видимому, так было и во всей Европе[438]. Если говорить на языке науки о сетях, то самый жестокий удар чума нанесла по городам, обладавшим высочайшей центральностью в сетях торговли (и религиозных паломничеств)[439]. И, наконец, специалистам, изучающим историю общества, порой стоит напоминать, какую большую роль в ней играют войны. 24 июня 1340 года, когда корабли Эдуарда III уничтожили французский флот в Слёйсском морском сражении, началась Столетняя война. Шесть лет спустя Эдуард вторгся во Францию через Ла-Манш, захватил Кан, прошел во Фландрию, нанес тяжелое поражение армии Филиппа VI в битве при Креси и провел успешную осаду Кале. Давид II, король Шотландии, союзник французского монарха, попытался напасть на Англию, но был разбит в битве при Невиллс-Кроссе (17 октября 1346 г.). В 1355 году сын Эдуарда III – Эдуард Вудсток, Черный принц, – снова привел во Францию войска, и англичане одержали очередную победу – в битве при Пуатье (19 сентября 1356 г.). Третье вторжение англичан прошло не столь успешно и завершилось временным перемирием (мир в Бретиньи, 8 мая 1360 г.). Война возобновилась в 1369 году и продолжалась до 1453-го, то затухая, то разгораясь. Похожая история происходила и в Италии. Приведу всего один пример: в 1340-х и 1350-х годах Венецианская республика сражалась против венгерского короля Людовика I Великого и его союзников в Далмации, а также против давней соперницы – Генуэзской республики. Как и во времена Древнего Рима – и так будет еще шесть веков европейской истории, – армии требовали пищи – ведь армия марширует, пока полон желудок, – и везде, где они шли, начинался голод, а вслед за ним приходил мор.
Историки уже давно ведут споры об экономических, социальных и политических последствиях Черной смерти. Авторы одного современного исследования утверждают, что для пандемий, в отличие от крупных войн, характерно снижение реальных процентных ставок и повышение реальной заработной платы[440]. На самом деле картина мрачнее, чем можно предположить из этих слов, и не в последнюю очередь потому, что война и эпидемии так часто совпадают. Из экономической теории вроде бы очевидно – и подтверждения есть по крайней мере в некоторых статистических данных по Англии и северу Италии, – что столь резкое сокращение населения должно было привести к нехватке рабочей силы, а также примерно удвоить реальную заработную плату и понизить ставки дохода от земли с уровня свыше 10 % всего до 5 %[441]. Впрочем, самая недавняя работа, посвященная тому, что пережила Англия, позволяет предположить наличие ряда важных встречных тенденций и подрывает прежние воззрения, согласно которым труженики-крестьяне – те, кому удалось выжить, – от бедствия только выиграли. Когда эпидемия закончилась, резко поднялись цены на сырьевые товары – особенно на соль, стоимость которой за период с 1347 по 1352 год возросла в семь раз, – и это означало, что реальная заработная плата выживших не особо скакнула вверх благодаря «величайшему в истории кризису предложения рабочей силы». Кроме того, в 1370 году из-за плохой погоды и неурожая цены на зерновые подскочили на 230 % по сравнению с долгосрочным средним значением. А еще неопознанная «болезнь с сыпью» убивала овец, свиней, коров и быков, отчего повысились цены на скот. И это, в сочетании с вечным недостатком сельскохозяйственных инструментов (мотыг и плугов), сулило нищету тем, кого пощадила чума. Стоимость жизни для тружеников оставалась высокой на протяжении двадцати лет после чумы, – и лишь потом, в конце 1380-х годов, начала снижаться[442].
И все же, если взять средний срок, то положение обычных англичан и англичанок, переживших Черную смерть, значительно улучшилось. Помещики и другие работодатели бились за работников, и это ослабляло усилия правительства по регулированию заработной платы. Растущая монетизация английской экономики и переход к фиксированным ставкам годовой арендной платы начали разрушать феодальную связь между землевладением и крепостным правом. После Черной смерти среди тех, кто трудился на земле, возросла доля свободных людей – тех фермеров-йоменов, которым предстояло стать хребтом общественного строя доиндустриальной Англии. Производство зерна сместилось
В Англии Черная смерть имела еще одно удивительное последствие: она не ослабила, а укрепила английское государство. Столкнувшись с хронической нехваткой продовольствия и рабочей силы, верховная власть в 1351 году ввела регулирование цен и заработной платы. Доход от ренты за пользование королевскими землями сильно сократился, но корона восполнила потери, подняв налоговое бремя на душу населения, – оно утроилось по сравнению с началом 1340-х годов. В то же время Статут о рабочих 1351 года обязал трудиться любого, кто пригоден к работе, и наложил новые формы наказания (например, позорные столбы и колодки) за «бродяжничество» – не столько ради поддержания порядка, сколько ради того, чтобы понизить трудовую мобильность[443]. Все эти меры, вместе взятые, оказались перебором – и привели в 1381 году к крестьянскому восстанию Уота Тайлера, причем за оружие взялись не только крестьяне, но и горожане и купцы. Однако главной мишенью восставших была не королевская власть в лице Ричарда II, а занимавшие промежуточное положение феодальные и церковные суды, куда входили местные лорды и духовные лица; судебные записи часто отбирались и уничтожались. По словам Бейли, то была «чистка конюшен, а не революционное разрушение системы» – так проявлялась «трогательная вера низших классов в королевскую справедливость»[444]. Как и большинство средневековых бунтов, восстание Уота Тайлера окончилось провалом. Кембриджский статут 1388 года предполагал еще большие ограничения на мобильность и свободную деятельность основной части крестьянства[445]. С другой стороны, в английских правовых нормах произошли значимые изменения. Статут о рабочих провозглашал создание института мировых судей – местных магистратов, которым предстояло выполнять свою роль до реформ 1970-х годов. Общее право крестьянства, пусть и сдерживающее по своей сути, способствовало развитию идеи приоритета письменного документа, устанавливало важность законных доказательств, становилось источником норм надлежащих правовых процедур, а также уменьшало произвол лордов, предоставляя крестьянам намного более серьезную правовую защиту[446].
Предыдущее поколение историков-медиевистов – таких, как Майкл Постан, родившийся еще при царской власти в Бессарабской губернии (ныне Молдова), – было склонно рассматривать средневековую Англию как предшественницу Российской империи времен Александра II, разве что в первом случае отмена крепостного права имела более счастливое продолжение. Их духовных наследников, изучающих эпоху Средневековья в наши дни, сильнее влечет поиск глубинной преемственности английского индивидуализма и институтов; возможно, так они стремятся приуменьшить непредвиденный характер политических событий, случившихся за три столетия: от Черной смерти до Славной революции, – событий, которые могли неоднократно изменить ход истории. Если взглянуть сквозь призму науки о сетях, то власти Англии поступили мудро, попытавшись в 1350-х годах ограничить мобильность крестьян. Как мы отмечали, именно относительно высокая географическая мобильность английского населения способствовала стремительному распространению чумы. Итальянские города-государства тоже пытались ограничить перемещения людей, платили пособие тем, кто не мог работать, и вводили карантины[447]. Но сделать подобные меры эффективными – это было уже совсем другое дело. Богачи не очень-то желали отказываться от прелестей уединения в своих сельских убежищах – как семь женщин и трое юношей в «Декамероне» флорентийского писателя Джованни Боккаччо. Еще один флорентиец, дипломат Бальдассаре Бонаюти, также известный как Маркьонне ди Коппо Стефани, писал, что «было принято много законов, согласно которым ни один гражданин не мог уйти [из Флоренции] из-за упомянутой чумы. Ибо они боялись, что minuti [досл. „маленькие люди“] не уйдут и поднимут восстание, а недовольные объединятся с ними… [Но] было невозможно удержать граждан в городе… поскольку, как всегда бывает, большие и сильные звери прыгают на ограды и ломают их»[448]. Еще больше проблем возникало оттого, что кризис религиозной веры и социального доверия, вызванный пандемией, породил параллельную пандемию, поразившую разум, – и она, в свою очередь, привела к появлению новых и опасных форм мобильности.
Мы не должны недооценивать религиозное брожение, запущенное Черной смертью. Движения еретиков зарождались везде – или возрождались, как секта английских лоллардов. Прежде всего поражали ордена флагеллантов, которые, стараясь отвести божью кару, явленную в облике чумы, устраивали акты покаяния и самобичевания. Движение флагеллантов, зародившись в Венгрии в конце 1348 года, распространилось по Германии, а затем по Брабанту, Эно и Фландрии. Флагелланты шли группами от пятидесяти до пятисот человек. «Каждые несколько дней с середины августа по начало октября в Турне приходила новая группа, – писал Норман Кон, историк, изучавший это необычайное движение. – За первые две недели указанного периода туда прибыли группы из Брюгге, Гента, Слёйса, Дордрехта и Льежа, а потом к флагеллантам присоединился и Турне, выслав группу в направлении Суассона»[449]. Когда бюргеры Эрфурта отказались открыть перед флагеллантами городские ворота, три тысячи человек стали лагерем снаружи. Они называли себя несущими крест, бичующимися братьями и Братством креста и носили белые одеяния с красным крестом спереди и сзади и похожие головные уборы. У всякой группы был свой «магистр» или «отец» – мирянин, который при этом выслушивал исповеди и налагал епитимьи. Каждое шествие длилось тридцать три с половиной дня, и на всем его протяжении флагелланты не мылись, не брились, не меняли одежд и не спали в кроватях. Любой контакт с женщинами был запрещен. По прибытии в город флагелланты шли в местную церковь, становились в круг и простирались ниц, раскинув руки, как Христос на кресте. Когда звучал приказ магистра: «Восстаньте, во имя истинного мученичества!» – им нужно было подняться и, распевая гимны, бичевать себя кожаными плетками с железными шипами. Иногда во время этого действа они снова падали наземь, «словно пораженные молнией». Ритуал проводили ежедневно, дважды прилюдно и один раз – без посторонних. Там, где флагелланты бичевали себя, собирались толпы, и их усилия, нацеленные на то, чтобы отвести божественное возмездие, очень многими воспринимались благосклонно.
На этом примере мы видим, как пандемия инфекционного заболевания может с легкостью повлечь за собой пандемию экстремального поведения, которая, в свою очередь, еще сильнее подрывает общественный порядок. Флагелланты, по сути милленарии с потенциально революционной повесткой, все больше бросали вызов авторитету Церкви и направляли гнев народа на еврейские общины, обвиняя их в том, что те намеренно распространяют чуму или же навлекают на себя божью кару своим отречением от Христа. Евреев жестоко убивали во многих городах, особенно во Франкфурте (июль 1349 г.), Майнце и Кёльне (август 1349 г.) (Еще раньше случился погром в Страсбурге, где евреев самым ужасным образом сожгли заживо, – но там флагелланты, кажется, были ни при чем)[450]. Такие же массовые расправы над евреями происходили в Испании, Франции и исторических Нидерландах[451]. Всплеск насилия кончился лишь после того, как в октябре 1349 года папа римский Климент VI издал буллу, в которой осудил флагеллантов[452]. Все эти события свидетельствуют о социальных и культурных потрясениях, вызванных Черной смертью. Впрочем, историки склонны упускать из виду, что главная опасность, которую представляли флагелланты, заключалась именно в их постоянных перемещениях из города в город – и, следовательно, в том, что они могли распространять чуму.