Злой ветер с Каталаунских полей

Астанин Вадим

– Согласитесь, экселенц, - воспрял духом начальник штаба, - в сложившихся обстоятельствах это уже немало!

– Кто?
– моментально отреагировал Флавий.

– Теодорих, король визиготов, - услужливо подсказал Дагобер.

– Так точно, экселенц, - подтвердил начальник штаба, - В настоящем, в том настоящем, работал главным механиком в сельскохозяйственном кооперативе имени Эрста Тельмана. Сын, Торисмунд, служил в Народной армии Германской Демократической Республики, в войсках ПВО, оператором радарной установки.

– Где?
– оглядев свиту, вопросил Флавий.
– Где король? Не вижу. Ваше величество!

–

Сию минуту, экселенц, - начальник штаба завертел ручку полевого телефона.

– Ястреб вызывает Вепря. Вепрь, Вепрь, ответьте. Ястреб на проводе!

– Ястреб, Вепрь слушает.

– С кем я разговариваю?

– Младший телефонист Теудефред.

– Я — начальник штаба Аэция Флавия. Срочно пригласите к аппарату короля.

– Слушаюсь, мой магистр.

Начальник штаба прижал трубку к плечу и успокоил Флавия жестом: «сейчас всё устроится».

– Теодорих?

– Ja, Теодорих. Кто меня хотеть слышать?

– Это я, Павел Аврелиан, начальник штаба главнокомандующего Флавия Аэция.

– Ja. Что хотеть?

– Тео, дружище, не хочу тебя лишний раз отвлекать, но позволь напомнить — совещание в ставке началось двадцать минут назад.

– Ja, Павел, я помнить. Не успевать, ибо моя наипервейшая обязанность, как добрый германский правитель, требует от меня прежде всего иметь всемерный и тщательный забот о наш верный зольдат. Сытый зольдат, храбрый зольдат. Gut, я есть незамедлительно прибывать на совещаний.

– Ваше распоряжение исполнено, экселенц. Теодорих Толозский направляется в ставку.

– Gut, - Флавий склонился над картой.
– Подождём.

Роман Звягин видел это поле много раз, не единожды на нём сражался, побеждал и умирал.

В самом начале (когда он впервые «провалился» в глубокое прошлое) его определили в обоз погонщиком мулов. Продержался он тогда недолго. Работа была каторжная, кормёжка скверная, санитария отсутствовала напрочь, врачебная помощь никакая. Он заразился дизентерией и скончался от обезвоживания организма в страшных мучениях на вонючей рваной циновке, лёжа в собственных смердящих экскрементах. К следующему погружению он подготовился более обстоятельно. Освоил латынь и старонемецкий, изучил фехтование на мечах и научился верховой езде. Оказавшись в позднеантичной Италии он сумел завербоваться в дворцовую стражу императора Валентиниана III, но вечером того же дня был зарезан сослуживцем в пьяной драке на вечеринке, устроенной им по поводу зачисления в императорскую охрану. Новое перемещение не застало его врасплох. Счастливо избежав смерти от ножа перепившего собутыльника, он дослужился до звания префекта схолы палатинов и пал на Каталаунских полях, разрубленный от плеча до пояса вражеской франциской.

Очередной переход не доставил ему особых трудностей, благодаря накопленному опыту, регулярным тренировкам и досконально разработанной специальной подготовке. Став личным другом, доверенным лицом и политическим советником Аэция Флавия, военного магистра обоих родов войск Империи, он устроил изящную многоходовую интригу, итогом которой стало устранение никчёмного Валентиниана III вместе с властолюбивой матерью и возведение на престол фигуры, устраивающей сообщников во всех отношениях. Фигура эта была столь мелка и никчемна, столь зависима и незначительна, что не могла ничем помешать его планам по возрождению угасающего римского государства. Опираясь на авторитет Флавия, он исподволь, но верно менял ход исторических событий, добиваясь нужных

ему результатов. Нашествие гуннов было своевременно предотвращено (благодаря кинжалу наёмного убийцы-женщины, проникшей к Атилле под видом бургундской принцессы), границы восстановлены, восстания черни подавлены, налоги смягчены, армия укреплена, флот усилен, власть администраторов ограничена. Варварские королевства на имперских землях были ликвидированы, Англия вновь почувствовала тяжесть римского солдатского сапога. Экспедиция в Африку возвратила утраченную провинцию Риму. Он был почти в шаге от исполнения задуманного и мог бы с законной гордостью перед уходом заявить, что оставляет после себя воспрявшую из пепла, поднявшуюся с колен державу, если бы незапланированная смерть, грубо разрушившая разработанный им план. Его отравили. Отравили на пиру, устроенном в честь третьей годовщины окончательного воссоединения Испании с метрополией. Как он предполагал (имея на то достаточно веские основания), отравитель действовал по приказу его принципала и конфидента — Аэция Флавия.

Казалось бы, столь явное вмешательство в историю должно было каким-то образом влиять и на будущее, однако будущее оставалось неизменным, а вот прошлое начало меняться просто катастрофическими темпами. Отклонения, сначала мелкие, пустяковые и едва заметные, вскоре достигли таких масштабов, что первоначальная историческая матрица была кардинальным образом искажена.

Он помнил себя простым воином, декурионом лучников, префектом легиона, дуксом федератов, военным магистром, советником Аэция.

Прежде он водил в бой пеших германских воинов, отряды тяжёлой визиготской конницы, легион императорской гвардии, крыло римских клибанариев.

Затем (с нарастанием аномалий) ему пришлось ходить в штыковые атаки, бросаться в безрассудные самокатные рейды на велосипедах по тылам наступающих атилловых орд, участвовать в кавалерийских десантных операциях (всадники и лошади сбрасывались на парашютах с дирижаблей).

Он бы контужен свинцовой пулей, выпущенной из пращи в морской битве у Каталаунского мыса, тонул в реке у Каталаунского леса, срывался в пропасть при осаде Каталаунского замка, замерзал на перевалах в Каталаунских горах, гнил, окружённый, в Каталаунских болотах и штурмовал под ураганным «греческим» огнём Каталаунские валы.

Он был первым, кто (сам того не желая) попал в этот временной отрезок и стал (частично непреднамеренно, частично умышленно) источником всех последующих причинно-следственных инверсий. От массового вторжения путешественников во времени, до... масштабных танковых баталий.

И сегодня, знойным полднем двадцать четвёртого числа месяца июня четыреста пятьдесят первого года от Рождества Христова, Роман Звягин, больше известный под именем Гая Септимия Марона, начальника 902 тяжелобронированного танкового батальона XII имперской бронетанковой дивизии «Великая Италия», стоя на башне своего командирского «Tiger-II», обозревал в бинокль неприятельские позиции. Рядом с ним на башне торчал свитский офицер, чисто выбритый, в наглаженном, без единой складки комбинезоне. От него вкусно пахло дорогим мужским парфюмом (что-то вроде сирийских «Дамасских кущ», или аравийской «Розы Пустыни». Судя по нашивкам и звёздам, свитский был в звании комита rei militaris. Он курил сигару и неспешно лорнировал окрестности.

Свитские вообще обожали аристократичность. Все они были сдержаны, вежливы, немногословны, напыщенно-надменны, все они носили пошитые у лучших портных по индивидуальному заказу комбинезоны с уставными нашивками, знаками различий, шевронами, эмблемами и гербами. Все они были ценителями искусства и литературы, разбирались в риторике и марочных сортах вин. Они знали толк в женщинах, лошадях и породистых собаках. Особым шиком среди них было ношение тонких, шнурочком, усов, квадратных подбородков, мужественно выпяченных нижних челюстей и золочёных моноклей на левом глазу, чтобы приводить в замешательство собеседника слегка презрительным прищуром.