Злой ветер с Каталаунских полей
Шрифт:
– Бери, Меркуша, — сказал писатель Севрюгин. Подняв свой стакан, торжественно провозгласил: — Чтоб всегда и надолго! — и выпил залпом. Удовлетворённо крякнул, занюхал горбушкой черного хлеба. Меркурий, внутренне содрогаясь от нехороших предчувствий, осторожно приподнял стакан. Глядя на него, писатель Севрюгин выжидательно напрягся. Меркурий поднёс стакан к губам, глубоко выдохнул и на вдохе влил в себя обжигающую гортань жидкость.
– От, молодца! — воскликнул писатель Севрюгин, протягивая Бессонову нанизанную на вилку помидорку. Меркурий Бессонов поспешно закусил помидориной, чувствуя как алкоголь горячей волной растекается от его желудка по телу. Волна докатилась до головы Бессонова, с шумным плеском ударилась о чуткие нервные окончания бессоновского головного мозга, раздробилась и отхлынула к печени, оставляя после себя звенящую пустоту, слегка прикрытую сверху мутной дымкой пролетарского опьянения.
–
Меркурий Бессонов был безобразно пьян. Писатель Севрюгин, часто надиравшийся до неприличия, но никогда до безобразия, твёрдой рукой разливал водку по стаканам и вообще руководил застольем. Секрет непробиваемой устойчивости Севрюгина объяснялся просто — в любых праздничных обстоятельствах он не забывал о норме, за которой этот праздник заканчивался и переходил в непосильную обыденность бытового алкоголизма. Писатель Севрюгин всегда знал, когда ему следует остановиться. Меркурий Бессонов такого опыта не имел. Пил он мало, предпочтение отдавал сухим винам и женским ликёрам, водку употреблял по необходимости и редко, потому что страдал от неё жестокими похмельями, в отличие от писателя Севрюгина, закалявшего свой организм с рабочей юности. Севрюгин прошёл хорошую школу производственных попоек. Он начинал с ученика слесаря-сборщика и постепенно добрался до старшего мастера цеха мягкой фурнитуры Спасо-Мирославской игрушечной фабрики. После чего почуял в себе вдруг нутряной могучий дух литературного дара, властно своротивший Севрюгина с накатанной производственной узкоколейки на извилистую просеку литературного творчества. Неизведанные дали внезапно открылись перед обалдевшим Севрюгиным, приоткрылись скрытые дотоле за покровами Судьбы перспективы и бывший старший мастер, переквалифицировавшийся в инженера человеческих душ, внезапно ощутил, как сладок яд славы, как заразительна любовь почитателей и как притягательна власть больших денег. Окунувшись в котел, полный обжигающе-кипящего молока успеха, обычный работяга Севрюгин, бывшая единица населения — Иван-дурак российского электората — вынырнул прекрасным царевичем, любимцем женщин и желанным гостем на различных пати, тусовках, выставках, вернисажах, инсталляциях, фуршетах, презентациях и прочих застольях. Перемена обстановки поначалу сильно обескураживала Севрюгина, теперь уже не гегемона, а представителя умственного труда, но присмотревшись, он быстро сообразил, что народ здесь обыкновенный и отличается от обычных граждан только количеством денег на счетах (преимущественно в твёрдой иностранной валюте) и количеством самих банковских счётов (находящихся преимущественно в гарантированных швейцарских банках и островных оффшорах). Остальное же, как-то: недвижимость по всему миру, земельные участки, яхты, шикарные автомобили и шикарные манекены (Севрюгин использовал именно этот термин — манекены, а не манекенщицы, модели, супермодели, топ-модели), одежда, часы и предприятия, есть производное от накопленных на счетах денег. И самое главное, что определил Севрюгин — пили в этой элитарной накипи ничуть не меньше, чем в остальной стране. Севрюгин с удовлетворением отметил, что наработанная годами привычка пития и установленная эмпирическим путём способность определять на глаз потребную его организму норму в новых для него обстоятельствах имеет такую же непреходящую практическую ценность, как и прежде.
Меркурий Бессонов горько завидовал Севрюгину. Севрюгина любили женщины, Севрюгина боготворила публика, Севрюгин сорил деньгами, Севрюгин, швырял на чай официантам мятые купюры, не считая, Севрюгин небрежно вкладывал в карманы швейцарам по сотне евро, входя и выходя из ресторана, Севрюгин играл в казино, и, вроде бы, проигрывал за раз стоимость «феррари», с Севрюгиным уважительно здоровался сам Викториан Леонардович, Севрюгина издавали вне очереди и вне утверждённого плана, Севрюгин обладал неимоверным нюхом и звериным чутьем, Севрюгин отслеживал тенденции и опережал запросы,
– С-с-еврюгин, — Меркурий Бессонов протёр замасленными пальцами очки, — скажи, Севрюгин, как у теб-бя получается так быстро пис-с-ать?
– Пис-сать, Меркуша, у меня быстро не получается. Я ширинку не успеваю быстро расстегивать. А пишу я, Меркуша, просто. Набираю на клавиатуре текст. Пальчиками.
– Севрюгин, я тож-же печатаю, такими же п-пальчиками стукаю. П-по клавишам.
– Верно, пальчики, у нас с тобой одинаковые. Но техника разная. У тебя пишмашинка раздолбанная, я же на компьютере навороченном работаю. Память, быстродействие, разрешение.
– Компьютер, — хмыкнул презрительно Меркурий, — думать всё равно головой приходиться.
– Голова, — сказал Севрюгин. — Запомни, Меркуша: голова — чтобы кушать, компьютер — чтобы сохранять.
– Зач-чем?
– Вопрос своевременный. И актуальный. Сохранять, значит, чтобы сочинять. Быстро.
– Н-не понял.
– Меркуша, у тебя в детстве кубики были?
– Не помню, Севрюгин. Наверно были.
– У меня, Меркуша, кубики были. Разноцветные и с буквами. Меня по по этим кубикам мамаша алфавиту учила. Сначала сама выкладывала из в ряд, от буквы «А» до буквы «Я», потом меня заставляла. И за каждую ошибку отвешивала подзатыльник. Происхождение у мамаши было пролетарское и рука такая полновесная, рабоче-крестьянская. Я эту руку, Меркуша, и эти подзатыльники до самой смерти не забуду.
– Причём тут кубики, Севрюгин?
– Кубики, кубики, — печально сказал Севрюгин, — Кубики, Меркуша, есть память о безвременно усопшей мамаше.
– Скотина ты, Севрюгин.
– Скотина, — согласно сказал Севрюгин. — Однако кубики в моём гениальном плане сыграли основную роль. Смотри, Меркуша, и запоминай. Повторять не стану. Расклад тут достаточно простой. Можно сказать, весьма банальный. Что мы имеем, Меркуша? Мы имеем издателя. Чего мы хотим? Мы хотим жить. Но как? Мы хочем жить хорошо и даже лучше. Канифольно и с оттягом мы желаем жить. Привольно, и с баблом. Чтобы бабла у нас было навалом, и бабы не переводились. Машину мы хочем и особняк, на курортах отдыхать и в заграницы ездить. Это мы. А чего хочет издатель? Издатель, Меркуша, хочет того же самого, что и мы. Только в гораздо больших размерах. Почему? Глупый вопрос. Кто такой издатель? Капиталист. Для чего он затевал свое неблагодарное дело? Может быть, для того, чтобы ознакомить массы с капитальными трудами гиганта мысли М. Бессонова? Да на хрена ему сдался гигант мысли Бессонов! Дело свое он начал для извлечения прибыли. И никак иначе. Следовательно, основная его цель — максимальное извлечение прибыли. Следи за мыслью, Меркуша. На ком можно сделать хорошие бабки? В первую очередь — на именах проверенных. Классики там, знаменитости разные. Затем — на именах раскрученных. И только потом дойдет очередь и до всяких там Меркуриев и, упаси господи, Бессоновых. Следовательно, наша главная задача — попасть в разряд имён раскрученных. Что для этого необходимо? Для этого, Меркуша, необходимы три вещи. Нужно предложить товар, который будет продаваться. Раз. Сделать на продаваемом товаре имя. Два. Стать для издателя неиссякаемым и постоянным источником извлечения прибыли. Три.
– Всего то, — сказал Меркурий Бессонов.
– Трудно, — Севрюгин звякнул ногтем о стекло бутылки, — однако не смертельно. С товаром несложно. Что в моде у публики? Любовные истории, скандальные разоблачения, фантастика, фэнтези, триллеры, боевики, репортажи с Рублёвки. Чтиво, да? Да, чтиво. Массовая литература. Что интересует обывателя? Меркуша! при всех высоких материях, обывателя, или мещанина, всегда, от начала времён, интересовали и интересуют две вещи, нет, вру, — три. Секс, насилие и смерть. Блуд, кровь и убийства. Всё. Остальное — технические подробности, объяснять которые становится скучно и неинтересно. Три источника и три составные части. Во тебе и кубики, Бессонов.
– Сука, — трезво сказал Меркурий Бессонов.
– Сука, — подтвердил Севрюгин, — зато я возглавляю десятку популярных губернских писателей, пропиваю за день больше, чем ты съедаешь за месяц и вообще…
– Опохмеляешься за мой счет, — желчно заметил Меркурий.
– Участь титана, — сказал Севрюгин, — наливая себе и Меркурию. — Триумф и трагедия.
– Вы-п-пьем! — зло прервал его Меркурий Бессонов.
– Чтоб и на нашей! — произнёс Севрюгин дежурный тост. — И не пересыхало!