Злые игры. Книга 2
Шрифт:
Только она в третий раз добралась до шестидесяти, как дверь открылась и вошли сонографист и мистер Фишер. Оба они улыбались.
— Как мы себя чувствуем, мисс Бербэнк, все в порядке? — обратился к ней Фишер.
— Было в порядке, пока меня не бросили тут одну, перепугав до смерти, — сердито ответила Энджи.
— Беспокоиться абсолютно не о чем, даю вам слово, — похлопал ее по руке мистер Фишер. — Ну что ж, Сара, давайте посмотрим еще разок. А, да. Да, очень интересно. Вы правы. Умница.
— О боже, — взмолилась Энджи. — Ну что там у меня?
Мистер Фишер снова подошел к Энджи, взял ее за руку
— Силы у вас есть, мисс Бербэнк? Держитесь, они вам понадобятся, и немало. У вас двойня.
— Малыш? Это Энджи. Да, я знаю, что у тебя сейчас совещание. Плевать мне на это. Слушай, я должна сказать тебе что-то важное. Замолчи, Малыш, и послушай. У меня… то есть у нас… будут двойняшки. Да, я сказала: двойняшки. Разумеется, уверена. Я только что сама их видела на экране УЗИ. Что? Нет, не знаю, какого они пола. А какая разница? Вот что, Малыш, я чувствую, что ты мне сейчас очень нужен. Больше, чем когда бы то ни было. Ты сможешь приехать быстро? Не знаю почему, но я чего-то боюсь. Хорошо, перезвони. Но только не тяни.
Это не было совсем уж неправдой. Она если и не испугалась, то очень крепко задумалась о будущем. Родить одного ребенка представлялось ей удовольствием, почти развлечением; но двоих сразу — это уже казалось обескураживающе трудным. Сама беременность обещала быть ужасно тяжелой (Энджи была миниатюрной, и ей предстояло очень сильно раздаться в размерах); а уж родить сразу двоих — о господи! Энджи, физически крепкую и смелую, бросало в дрожь при одной мысли об этом. И потом, надо будет подготовить детскую комнату для двоих, найти им няню — а может быть, и не одну, вообще придется крутиться вдвое больше. Тяжело. Она ходила из угла в угол по дому, не зная, что предпринять. Но одно она знала точно: ей нужен Малыш, и нужен здесь, в Лондоне, а не в этом проклятом и чужом ей городе по другую сторону Атлантики.
Малыш сидел, глядя на нее довольно беспомощно.
— Энджи, дорогая, я прекрасно понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Должен сказать, я и сам тоже довольно сильно… э-э… нервничаю.
— Неужели? — ехидно заметила Энджи. Однако Малыш решил не обращать на ее выпад внимания.
— Но я должен быть в Нью-Йорке. Я не могу быть в Лондоне. Правда не могу. Я тебе оборудую там квартиру, мы будем все время вместе, я не отступаю ни от одного из своих обещаний, но уехать из Нью-Йорка не могу. Как и от «Прэгерса». Я просто не могу.
— Я не прошу тебя уезжать от «Прэгерса». Я тебя прошу перетащить «Прэгерс» в Лондон. Открыть здесь отделение, как это делают сейчас все здравомыслящие американские банки.
— Энджи, я не знаю, с чего ты вбила эту идею себе в голову, но могу тебя уверить, что далеко не каждый здравомыслящий американский банк стремится сейчас открыть отделение в Лондоне.
— Ты это хоть с кем-нибудь обсуждал?
— Я тебе уже сказал, что мы это обсуждали. И даже много раз. Отец продолжает считать, что это пока нецелесообразно. Он говорит, что даже если они заполучат тут девяносто процентов всего рынка акций, то и тогда открытие отделения не будет иметь особого смысла.
— Ах, опять отец. А сам ты что думаешь?
— Я с ним согласен.
—
— Перестань, ради бога. И потом, даже если «Прэгерс» откроет тут отделение, я не стану его руководителем, это уж точно. Его возглавит кто-нибудь из старших партнеров. Я тебе уже говорил об этом. И вообще, Энджи, я ведь тебе не указываю, как вести дела твоей компании. Пожалуйста, и ты мне не указывай, как мне управлять моей. — Он нервно усмехнулся. — А теперь, дорогая, посмотри-ка сюда, тут у меня планы разных квартир, и двух-, и даже трехэтажных. Взгляни, какие тебе больше нравятся, я потом их в Нью-Йорке посмотрю и сообщу тебе.
— Малыш, я не хочу переезжать в Нью-Йорк. И не хочу рожать нашего… наших детей в Нью-Йорке. Мой гинеколог здесь. Моя больница здесь. Я боюсь, Малыш, и хочу чувствовать себя в безопасности. — Усилием воли она удержала готовые брызнуть слезы; Малыш беспомощно смотрел на нее.
— Энджи, мне очень жаль. Ужасно жаль. Но я…
— Ах, отвали. — Энджи отвернулась от него. — Катись к едрене матери в свой Нью-Йорк, Малыш. Я устала, слишком устала от этих разговоров. Похоже, им конца не будет.
— Мне тоже так кажется, — произнес Малыш.
Энджи удивленно уставилась на него. Не часто бывало так, чтобы он решался дать ей отпор. И ей это не очень понравилось.
Как-то, недели две спустя, она лежала в постели и читала деловой раздел «Санди таймс»; как сама она впоследствии рассказывала Малышу, хорошо, что она в тот момент была в постели, иначе бы просто упала.
«„Прэгерс“ присоединяется к американскому вторжению», — гласил не очень крупный, но вполне четкий заголовок на третьей странице.
«„Прэгер и партнеры“, инвестиционный банк, принадлежащий семейству Прэгеров, собирается открыть свое отделение в Лондоне в этом году. Таким образом, длинный список американских банков, стремящихся обосноваться в Лондоне в преддверии ожидающегося в октябре 1986 года взрыва биржевых спекуляций, увеличился еще на одного участника. „Прэгерс“, в число клиентов которого входят „Фостерз лэнд“ и „Дудли коммьюникейшенз“, — небольшой (всего 27 партнеров, из них 10 старшие), но крайне респектабельный банк, контроль над которым Фредерик Прэгер III передал несколько лет назад своему сыну, „Малышу“ Прэгеру Известно, что Прэгеры подыскивают сейчас брокерскую фирму, которая стала бы участником предстоящего совместного начинания; мистер Прэгер-старший заявил вчера, что ни один банк, будь он крупный или маленький, не может позволить себе остаться вне предстоящей схватки за долю на лондонском рынке акций».
— Едрена мать! — заорала Энджи, обращаясь к газете. — Едрена мать!!!
Она дотянулась до телефона и набрала номер гостиницы «Шерри Нидерланд».
— Мне Прэгера из третьего люкса! — рявкнула она ответившему ей вежливому голосу (крайне вежливому, если учесть, что в Нью-Йорке в это время было четыре часа утра).
В трубке послышался сонный голос Малыша:
— Да? Малыш Прэгер слушает.
— Малыш, какого черта ты мне ничего не говоришь о том, что собираешься в Лондон? — Энджи с раздражением почувствовала, что плачет. — «Будь они прокляты, эти гормоны», — подумала она.