Злюка
Шрифт:
Джессика не сразу пришла в себя. Она не знала, кто она, где она, что с ней, будто оказалась в другой реальности — незнакомой и странной, но донельзя прекрасной. Она еще долго не могла отдышаться и лежала, обессиленная, умиротворенная, у Николаса на груди. Сердце ее билось так, что казалось, сейчас оно выскочит из груди.
Господи Боже, она и представить себе не могла, что можно до такой степени раствориться в вихре любовных утех. Она не знала, что так бывает.
Но вместе с восторгом пришел и страх. Теперь, когда Джессика поняла, что для нее значит этот мужчина, ей стало страшно. У нее было чувство, что теперь, когда она знает, какое блаженство он может ей подарить, она просто не сможет без него жить. И еще она всегда будет бояться его потерять, потому что, потеряв его, она потеряет и себя.
— Открой глаза, — прошептал Николас.
Он ласково гладил ее по лицу, но в его голосе, пусть мягком и ласковом, слышались повелительные нотки. Джессика не знала, хочется ли ей повиноваться ему, потому что, как только она откроет глаза, сказка превратится в реальность.
И тогда — рано или поздно — ей придется решать, как сделать так, чтобы этот мужчина… Она и сама не знала, чего ей больше хочется. Чтобы он остался с ней навсегда? Чтобы, наоборот, исчез из ее жизни и прекратил терзать ее чувства? В любом случае, придется признать, что между ними действительно происходит что-то очень серьезное.
— Скажи мне, что ты чувствуешь?
Джессика не могла найти слов, чтобы хотя бы приблизительно описать ту эйфорию, которой сейчас охвачены ее тело и душа. С чего начать? Да и что вообще говорить? Что все ее тело превратилось в единый обнаженный нерв, который трепещет при одном только прикосновении Николаса? Что оно поет у него в объятиях, словно скрипка в умелых руках маэстро? Как описать то восхитительное состояние, когда твой разум сливается с телом и переполняется жизнью, невообразимой свободой и радостью? И еще ее душа так чувствует, так знает его душу, будто они уже были вместе — когда-то давным-давно, может быть, в другой жизни.
А если это и есть любовь?.. Когда понимаешь, что ты ничто без того человека, которого любишь, что если рядом не будет его, ты никогда не обретешь целостность души, никогда не будешь собой, и жизнь твоя станет пустой, ненастоящей… Она ведь любила Антонио. Но с ним все было совсем не так. Не сказать, чтобы менее ярко или менее сокровенно. Просто не так. Наверное, у любви есть множество обличий. И с Антонио она приняла одно из них, а с Николасом — другое. Впрочем, все это было очень сложно, и сейчас Джессика была еще не готова к таким вопросам.
Если бы Николас мог сейчас заглянуть ей в душу, он бы увидел там ярость и злость. И еще смятение. Чувство к Николасу стало для нее как откровение. Но это было ее откровение, которым она не хотела делиться ни с кем. Даже с ним.
Джессика открыла глаза.
— Хочешь услышать, какой ты потрясающий любовник?
Глаза Николаса угрожающе потемнели, как будто черные тучи закрыли луну на полуночном бархатном небе. И Джессике вдруг стало страшно.
Николас пристально наблюдал за ней, и от него не укрылось ее настроение. Его бесило собственное бессилие. Еще несколько минут назад они были предельно близки с этой женщиной, и вот теперь она снова пытается отгородиться от него. Он знал только один способ к сближению: это — предельная честность и искренность. Пусть даже сейчас это может привести к не самому приятному разговору.
— Речь идет не о том, какой я крутой и как я доставил тебе удовольствие. Просто мы были вместе в этом огне. Ты и я. Мы прошли через это пламя вместе.
Да. А теперь это пламя иссякает. И погасила его Джессика. Своим дурацким вопросом, исполненным неоправданной горечи. Джессику терзали самые противоречивые чувства. С одной стороны, ей хотелось, чтобы это слепящее пламя вспыхнуло с новой силой, а с другой, ей нужно было восстановить свой защитный барьер. Иначе она просто не выдержит такого накала. Она давно отвыкла от таких бурных чувств и боялась сгореть в этом пламени.
— Ты замечательный любовник!..
Джессика и сама не знала, как у нее вырвались эти слова. Она понимала, что обижает Николаса. Но слова уже были сказаны.
Какое-то время он просто молчал, глядя куда-то в сторону, а когда заговорил, голос его был исполнен такого леденящего холода, что Джессику пробрал озноб:
— И для тебя это совсем ничего не значит? Только хорошая техника?
Он повернулся к Джессике, но взгляд его оставался абсолютно непроницаемым. Джессика отвела глаза, однако Николас взял ее лицо в ладони и повернул к себе, так что ей волей-неволей пришлось смотреть на него.
— Джессика?
Он видел лишь настороженность и стремление защищаться. Николас отпустил ее лицо и отвернулся.
— Чего ты от меня хочешь? — Глаза у Джессики потемнели от ярости. — К чему все эти расспросы? Что ты желаешь от меня услышать, Николас? Что ты — первый мужчина, с которым я легла в постель за последние три года? — Джессика понимала, что ей не стоит всего этого говорить, но ее уже несло. — И что теперь, когда мы с тобой переспали, я позволю тебе войти в мою жизнь на правах того, что ты меня возбуждаешь? Ты — один, за все эти три года…
Николас не дал договорить. Он сжал ее в объятиях и запечатал ей рот поцелуем. У Джессики перехватило дыхание. Этот жаркий и властный поцелуй перевернул всю ее душу. Страсть, вложенная в него, прожгла до самых сокровенных глубин. Она словно опустошила ее, завладела ею и подчинила себе.
— Я тебе не оставлю выбора, — пылко прошептал он, оторвавшись от ее губ.
Джессика ударила его кулаками в грудь.
— Черта с два ты мне не оставишь выбора.
Кажется, она ударила его больно. Николас поморщился. Так тебе, злорадно подумала Джессика. Она действительно злилась на него — за то, что он действительно не оставлял ей выбора, хотя я бы уже только тем, что был сейчас рядом, а в ее мыслях — всегда.
Николас схватил ее за запястья и завел руки за спину, потом навалился на нее всем весом, не давая пошевелиться. У нее оставалось единственное оружие. И Джессика что было сил впилась зубами в его плечо.
Николас дернулся и приложился губами к ее груди. Но вовсе не для игривого или страстною поцелуя. Джессика взвыла от боли. Когда Николас отнял губы, на груди у Джессики остался синяк.
Она снова забилась, пытаясь вырваться. Но Николас держал ее крепко.
— Ну ладно, хватит. А то тебе будет больно.