Змееносец. Истинная кровь
Шрифт:
— Не извольте сердиться, Ваше Величество, — почтительно заговорила она с дверью, — у меня к вам послание от Ее Светлости.
— Иди, откуда пришла, — выругался Мишель, — пока не приказал высечь тебя за твой длинный язык!
— Меня высечь? — опешила Барбара. — Господи, да за что же, Ваше Величество? Я же верой и правдой служу вашей семье четвертый десяток лет! Вот и теперь… бегаю вместо пажа, послания от маркизы ношу, — кухарка растерянно повертела в руке свиток и перевела взгляд на чашку. — Да и меда вам принесла — вы же не завтракали!
Барбара протянула чашу двери, будто
Король в два шага подошел к двери и резко толкнул ее. Раздался грохот, чаша, издавшая этот грохот, подпрыгивая, покатилась по камням коридора, расплескивая во все стороны вокруг себя янтарного цвета жидкость. Его Величество проводил ее глазами и перевел гневный взгляд на кухарку.
— Давно тебя надо было выгнать. Да жалко было, старуху. Уйди с глаз!
«Все-таки оговорила меня ведьма!» — в ужасе подумала Барбара, глядя на короля, которого обожала с пеленок. Запричитав, заохав, бросилась она в ноги Его Величеству и воскликнула:
— Не виноватая я, Ваше Величество! А коли и виноватая, то не так уж сильно. Врет она все! Я про нее кой-чего знаю, вот она и хочет извести! А к кому мне за помощью идти? Не к кому старой Барбаре и пойти-то! Никто не вступится!
— Что ты о ней знаешь? — спросил Мишель, глядя на старуху сверху вниз. И сам не знал, хочет ли он это слышать.
— Так дитё у нее от вас! — воскликнула Барбара и прикрыла рот ладонью.
— Вот дура! — в сердцах крикнул Его Величество. — Пошла вон от греха!
И громко хлопнул за собой дверью, вернувшись в свои покои.
— Стало быть, не от вас дитё-то? — недоуменно спросила Барбара у двери, растирая по лицу слезы. Уныло посмотрела на разлитый по полу мед. Придется прибираться. И вспомнила про послание. Дабы не гневить короля еще сильнее, подсунула свиток под дверь и отправилась на кухню. Ей нужно было хорошенько обдумать, что же такое произошло. Одно она знала точно — безумие заразно. Но королева была просто блаженной, а король, кажется, бесноват!
Между тем, едва Мишель отвернулся от двери, как обнаружил, что кресло его занято.
— И снова здравствуй, дорогой братец! — промолвил восседавший на нем Петрунель.
Нельзя было сказать, что Его Величество обрадовался появлению кузена. Но он был единственным, кто мог помочь королю. Мишель встал напротив магистра, скрестил руки на груди и сказал без предисловий:
— Вы же знаете, куда Великий магистр Форжерон отправил королеву. Отправьте меня к ней!
— Мишель, брат мой, вы не меняетесь! — смеясь, ответил Петрунель. Его голова потешно тряслась, борода то и дело подпрыгивала. — Если бы с помощью любви можно было управлять королевством, то Трезмон процветал бы! В этом смысле ваш батюшка был куда как разумнее. Истребил всю мою семью, отобрал наши земли и женился на моей тетке. Прелесть ведь! А вы заладили: отправьте меня к Мари, отправьте меня к Мари.
Его Величество поморщился. Если бы не крайняя нужда, он бы и сейчас выгнал Петрунеля. Сделав глубокий вздох, Мишель решился:
— Предлагаю сделку. Вы отправляете меня вслед за Мари. А я добуду то, о чем вы мне давеча говорили. Кстати, о чем вы там рассказывали?
— А ведь прислушайся вы ко мне раньше, Ваше Величество, я бы счел, что вы это делаете во благо своего королевства и своих подданных. Все-таки вы слишком молоды и слишком чувствительны для трона, — Петрунель улыбнулся и прервал свои разглагольствования. Лицо его сделалось серьезным, даже торжественным. — Санграль. Священный камень, хранимый духом Великого Белинуса на вершине Горы Спасения, где стоит Монсальваж.
— И как же я смогу найти его посреди вершины?
— Если я не ошибся, переводя древние тексты великого кельта, а Петрунель редко ошибается, то Санграль сам вам явит себя, как не может явить простому смертному, даже если простой смертный — сам Великий магистр. Предание гласит, что в три самых длинных ночи третьего года новой эры Санграль засияет для богоподобного рыцаря истинной крови, прошедшего сквозь толщу веков. Если в это время рыцарь не явится, то Санграль погаснет навсегда. Если же рыцарь придет, то он получит великую силу священного камня и освободит дух Белинуса, став новым хранителем во веки веков. Этот камень нужен мне, но достаться он может только вам. Вы разделите со мной силу Санграля. И будете совершенно свободны от всякой магической ерунды, в которую вы мало верите, и которая решительно вам не нужна.
— Хлопот меньше, коль он явит себя сам, — пробубнил Мишель.
Его Величество отвернулся от Петрунеля. Цепь странных событий привела к тому, что он все же исполнит желание мэтра. Если бы Барбара много не болтала. Если бы он сам не встретил в саду маркизу де Конфьян. Если бы Мари не сбежала.
— Хорошо. Будет вам ваш Санграль.
— Ваш Санграль, дорогой мой братец, — весело уточнил Петрунель. — Ваш. Мне же нужно не так много. Едва ли вы могли забыть, я постоянен в своих устремлениях — одно желание. Всего одно. И он ваш навеки.
Его Величество устало кивнул Петрунелю:
— Одно так одно.
— Вот и славно, что мы договорились. Кстати, королевской честью клясться я вас заставлять не буду. Вы жульничаете. Поклянитесь жизнью королевы. И тогда я отправлю вас к ней.
Мишель усмехнулся.
— Клянусь, — легко бросил он Петрунельу и мысленно добавил: «Жизнью королевы Элен Кендорф».
Петрунель протянул Мишелю руку и заявил:
— Что ж, Ваше Величество, традиционное «горе вам, коли нарушите клятву» я восклицать не буду. Теперь последнее. Я отправляю вас в двадцать второе декабря 2015 года, первый день зимнего солнцестояния, когда Великий Белинус стал хранителем Санграля. У вас будет ровно три ночи на поиски. Не очень много, но и не очень мало, если я не ошибаюсь, и рыцарь из предания — действительно вы.
— Мари там?
— Да куда ж ей деться? Сидит себе в своей квартире в Париже. Ревет. В холодильнике мышь повесилась. Куда? К ней или сразу в Монсальваж?
— К королеве, — отрезал Мишель.
Петрунель хохотнул.
— Отчего-то я даже не сомневался. У вас три ночи, Ваше Величество. Либо вы вернетесь и с камнем, и с королевой Мари, либо вы возвращаетесь один и без камня.
Маг поднял руку и щелкнул пальцами.
VII
22 декабря 1186 года, Трезмонский замок