Змееносец. Истинная кровь
Шрифт:
— Их разве много? — Мишель удивленно взглянул на жену.
— Я не знаю ни одного, — тихо ответила она. — Мишель… Пойдем завтракать… Ну сколько можно уже?
— Я не хочу завтракать. А ты, кажется, не хотела меня видеть. Зачем ты спустилась? Возвращайся домой. Холодно, заболеешь.
— Прекрасно. Ты вообще без куртки. Болеть будем вместе.
Он удивлено взглянул на Мари. Как все глупо выходит. Если даже она ничего не знает про Монсальваж, то на его поиски он лишь зря потратит время. Не лучше ли провести оставшиеся дни рядом со своей сердитой
— Идем к тебе, — согласился Мишель.
XIV
23 декабря 1186 года, королевство Трезмон, «Ржавая подкова»
Умирает ли любовь?
Серж Скриб открыл глаза и уперся взглядом в крошечный провал окна с серым куском неба за ним. Почему-то откуда-то изнутри шел этот вопрос, бьющийся птицей вместе с сердцем о грудную клетку. Умирает ли любовь? Верит ли он сам в то, что смерть любви возможна?
Он почти не спал в эту ночь, прислушиваясь к чуть слышному дыханию, доносившемуся с тюфяка, и задремав лишь перед рассветом.
А потом проснулся от этого вопроса да от стона, источника которого он найти не мог.
Может быть, так стонет его любовь, умирая?
Серж вгляделся в небо. И никак не мог понять — светает за окном или это утро такое. В комнате царил полумрак и невозможный холод, идущий, видимо, из щелей. Он прокрадывался под одежду, доставая до самой души.
«Мне всегда холодно без вас, маркиз».
Серж резко встал на постели. На улице бесновалась метель. Это она стонала. Это она не давала забыть. Это она задавала вопросы раз за разом, терзая его: умирает ли любовь?
Маркиз де Конфьян быстро посмотрел в угол, где на тюфяке спала его жена. И почувствовал, как в нем свой яд начинает проливать горечь. Он медленно спустил свои ноги с постели и подошел к ней. Катрин лежала, закрыв глаза, и была такой безмятежной и такой прекрасной… С коротко остриженными волосами лицо ее казалось совсем юным, мальчишески угловатым, но вместе с тем совершенным. Эта белая кожа… Эти голубоватые жилки у висков… Этот изгиб золотистых бровей…
Из груди его вырвался глухой… то ли стон, то ли рык… И, слившись со стоном метели за окном, он задавал все тот же вопрос, остававшийся без ответа: умирает ли любовь?
Серж взял со своей постели одеяло, вернулся к Катрин и осторожно накрыл ее. Было холодно. Всего лишь зима.
Словно кто-то дохнул ей в лицо, и что-то тяжелое опустилось ей на плечи. От этого Катрин проснулась. Улыбнулась, открыла глаза и вспомнила. Все вспомнила. Улыбка сошла с ее лица.
— Доброе утро, мессир, — негромко сказала она, заметив Сержа, и, поеживаясь, села на тюфяке.
Он не уехал, как говорил. Ночью она боялась, что он не вернется. Хотела обязательно дождаться, но усталость сморила ее. И утро не принесло отдыха, а заставило терзаться вопросами, остающимися без ответов. Почему он не уехал? Есть ли в этом хоть капля надежды, что он передумает? Что может заставить его остаться?
Письмо! Уже у ворот, когда она уезжала, мальчишка передал ей письмо от брата Паулюса для маркиза. Достав из-за пазухи свиток, она протянула его Сержу.
— Брат Паулюс передал вам. Он снова в Фенелле. Я захватила письмо с собой, подумала, что вы захотите узнать новости от старого друга.
Глядя на свою чуть только проснувшуюся и такую взволнованную, немного суетящуюся супругу, маркиз де Конфьян и сам почувствовал себя взволнованным. Нечто тревожное и такое хрупкое крошечным узелком связывало его самого в еще больший узел.
— Как? Этот прохвост вернулся? — спросил он, нахмурившись от собственных мыслей. Ничего тревожного и, уж тем более, хрупкого он не хотел.
Серж потянулся, чтобы взять из ладони Катрин письмо и, невольно коснувшись ее пальцев, быстро отдернул руку со свитком.
— Вы видели его?
— Нет, не довелось.
От маркизы не укрылся этот его жест, будто он боялся, что ее прикосновение ядовито. Где-то внутри защемило, и она почувствовала, как к глазам подступают слезы. Но рыданий в его присутствии она не допустит. Она после оплачет его потерянную любовь.
Серж отошел к окну, разворачивая письмо. В комнате царил полумрак, и лишь у окошка можно было поймать хоть немного света. Все, что угодно, лишь бы держаться сейчас подальше от Катрин.
Наконец он сумел вглядеться в исписанные ровными, без лишних завитков, но вполне разборчивые строки. Однако в самой сути написанного сам черт мог сломить ногу!
«Друг мой, Скриб! — писал достойный всякого уважения монах. — Одно из моих сокровенных желаний — свидеться с тобой. Закатили бы мы с тобой знатную пирушку, как в старые добрые времена. А я бы поведал тебе о своих приключениях, поверить в которые в здравом уме невозможно. И если бы все это не произошло со мной лично, я бы думал, что случившееся — лишь причудливый сон. Но после пары-тройки бочонков хорошего Шабли и не в такое поверишь!
Однако, помня о твоем приглашении в Конфьян, я обязательно постараюсь навестить тебя в самое ближайшее время. Конечно же, прихватив вина. Эх, как же я мечтаю о тех ожидаемых мною днях, когда смогу угостить тебя вином со своего виноградника.
Но сейчас не об этом. В прошлый раз я совсем забыл тебе сообщить, что мадам Катрин ожидает ребенка. Твоего! Я помню, какой ты поборник тайны исповеди, но мне показалось, что, несмотря ни на что, ты должен об этом знать. Имеет ли это значение теперь, коли была свадьба, и каждый получил то, о чем мечтал, решать тебе.
А ты, оказывается, ужасно скрытен. От лучшего друга утаил, что имеешь еще одного сына. Хотя и убеждал меня, что увлечен лишь герцогиней, сам времени зря не терял. Впрочем, оно и верно. Раз уж твоя Катрин все одно предпочитает короля…»
— Он пьян был совсем, когда это писал? — буркнул Серж себе под нос. Однако его немало задело то, что даже Паулюс, неизвестно где слонявшийся целый год, оказывается, знал о том, что Катрин и король стали любовниками. От этой мысли Серж рассердился еще сильнее. Рванул края бумаги и бросил обрывки под ноги.