Змееныш

Громов Александр Николаевич

Эту часть моря Влажности еще не топтала ни нога человека, ни трак комбайна. А вот Мау – топтал. Именно этим он сейчас и занимался, идя впереди комбайна в облике «дяди Матвея» и выискивая места с наиболее качественным реголитом. Одновременно он общался с Максимом по радио, заняв канал связи с диспетчером. Почему диспетчер при этом ничего не слышит, Максим не знал и уже не пытался понять. На сей раз серпентиец предпочел «одеться» по-пляжному – в одни лишь плавки. Как ни привык Максим к выкрутасам инопланетянина, но видеть следы босых ног в лунной пыли по-прежнему

было дико. Все-таки хорошо, что комбайн начисто подметает эти следы. К чему плодить сенсации?

– Крутится-вертится шар голубой, – немузыкально, зато космографически верно намурлыкивал Максим, переводя взгляд со следов на зависший в черном зените шар родной планеты. – Крутится-вертится над головой…

Мау молчал. Должно быть, слушал.

– Крутится-вертится, хочет упасть, кавалер барышню хочет украсть.

Предпоследняя строчка нагло врала, на что серпентиец немедленно обратил внимание.

– Да знаю я, – лениво отвечал Максим. – С чего бы Земле падать на Луну? Очень ей надо. А что Земля на Луну, а не Луна на Землю, так в мире все относительно. И вообще в оригинале песни не шар, а шарф. Одна буква впоследствии редуцировалась.

– Зачем?

– Ты меня спрашиваешь? Спроси чего полегче.

– А что значит «кавалер барышню хочет украсть»? Разве человек крадет человека?

– Редко, но бывает. Мечтать вообще-то не вредно. И потом, тут речь идет только о барышне.

– Разве барышня не человек?

– Да как тебе сказать… – Максим вспомнил жен. – По-всякому бывает. Иногда такой человек, что человечнее некуда. А иной раз глядишь, слушаешь и дивишься: что за неизвестный биологический вид? Вроде тебя, даже хуже.

– Разве я плох?

– Нет, но будешь плох, если перестанешь смотреть под ноги. Убери-ка лучше вон ту каменюку справа, не нравится мне она…

– Рыхлая, – немедленно определил Мау. – Шнек с нею справится, жернова тоже. Убирать незачем.

– Все-то ты знаешь… Ну вот скажи: откуда тебе известно, что она рыхлая? Ты к ней прикасался?

– Я прикасался к тысячам подобных. Опыт тоже кое-чего стоит.

Иногда Максим не мог отказать серпентийцу в здравом смысле, и тем чаще, чем дольше Мау жил среди людей. Инопланетный гость давно очеловечился бы, не мешай тому совершенно нечеловеческие таланты.

– Кто-то летит сюда, – сообщил вдруг Мау. – Мне замаскироваться?

– Валяй.

– Под валун?

– Что ты спрашиваешь. Не под клумбу же.

Мау хихикнул. И Максим мог полюбоваться, как «дядя Матвей» растекается по реголиту и превращается в круглую площадку, поросшую алыми тюльпанами, – не утерпел-таки, шельмец! – и как площадка съеживается, а в центре ее растет серая глыбина, втягивающая в себя стебли и лепестки. Полминуты – и преображение завершилось. Лунный ландшафт лишился клумбы, зато приобрел новый валун, которых и без него девать некуда.

Прошло еще минуты две, прежде чем Максим увидел летательный аппарат. Этого времени с лихвой хватило, чтобы затереть шнеками следы босых ног.

Аппарат оказался двухместной «блохой» – угловатой коробкой на реактивной тяге, созданной

по типу первых лунных капсул для баллистических прыжков на дальность не свыше пятисот километров. Воображая себя на месте пилота такой штуковины, Максим неизменно приходил в ужас. В случае аварии он просидел бы в своем комбайне недели три-четыре с гарантией – «блоха» же утрачивала всякую автономность спустя несколько часов после израсходования топлива. Если запоздают спасатели – привет. Было бы ради чего подвергать себя риску! Как всякий космонавт, хоть действующий, хоть отставной, Максим отказывался считать настоящим полетом баллистические прыжки. Уж если не дают летать, то лучше ползать, чем прыгать! Во всяком случае, никто не поднимет на смех.

«Блоха» села ювелирно – метрах в пятидесяти от комбайна, едва не опалив выхлопом свежевозникший валун. Для Мау, конечно, это была чепуха. И сейчас же освобожденный эфир взорвался истошными позывными пополам со смачной руганью.

– В чем дело? – осведомился Максим в микрофон.

Пилот капсулы был вне себя:

– В чем дело, в чем дело!.. Твою в гробину мать, что у тебя со связью?

– Была в норме. А что?

– Собирайся. Летишь со мной. Десять минут на сборы.

– Скажи толком, в чем хоть дело-то? – озадаченно спросил Максим, скребя в затылке.

– В твоей семье, понял? Велено сей же час снять тебя с вахты. Начальство икру мечет. Вроде как с твоими несчастье какое-то. Какое – не спрашивай, не знаю. Сам узнаешь, как долетим. Давай живее!

– Даю!

Десять минут? Максиму хватило и пяти, чтобы поставить комбайн на автоконсервацию, задраиться в скафандр и гигантскими прыжками доскакать до «блохи». Мау молчал – то ли не знал, что сказать и чем помочь, то ли не рисковал творить свои радиофокусы рядом с «блохой». Ну да ничего ему не сделается, пока мы разберемся, что там за несчастье такое…

Максим хорохорился. Думать о самом худшем не хотелось. Мысли в голову лезли разные – он гнал их. Потом, потом! Незачем заранее впадать в панику. Но сосало под ложечкой, и ужас стучался коготочками – тук-тук, я уже здесь!

Подпрыгнув, как ошпаренная, «блоха» унеслась по направлению к лунной базе. Не прошло и трех минут, как рядом с брошенным комбайном совершила посадку еще одна «блоха». Вышедший из нее пилот, не проявив к комбайну никакого интереса, целенаправленно двинулся к серому валуну и, не без опаски приложив к нему облитую перчаткой скафандра ладонь, проговорил:

– Ты слышишь меня, я знаю. Слушай и запоминай, повторять не стану: жизнь семьи Волковых зависит от твоего благоразумия. Если что, они умрут раньше, чем ты сможешь им помочь, и умрут скверно. Они будут жить, если ты проявишь конструктивный подход. В обмен на жизнь твоих друзей нам от тебя кое-что нужно. Договорились?

Валун молчал.

– Не слышу!

Валун упорно демонстрировал свою принадлежность к миру горных пород. Пилот даже оглянулся: нет ли поблизости другого похожего валуна? Ошибка не смешна – она трагична для конкретного пилота. «Форпост Всевышнего» ошибок не прощает.