Змеев столб
Шрифт:
Он спотыкался и чуть не падал, миновал бревенчатый дом, сделал шаг… второй… и кто-то внезапно выскочил из ниоткуда. Сильные пальцы рванули веревку на поясе Хаима, и рыба с крепким прощальным стуком вывалилась на утоптанный наст.
Мария повернулась на бок и, прежде чем пробудиться окончательно, успела поймать хвост сна.
«Убью», – подумал Хаим и без сил рухнул на рыбу. Черной тенью склонилось над ним мохнатое существо. Оно дышало сипло, плотоядно, и отвратительное зловоние вырывалось из пасти облачками знойного пара. А за головой твари – то ли зверя, то ли призрака – полыхали алые, лиловые, пурпурные столбы. Они вдруг
Мария проснулась. Кошмар отдалился, но запомнился, и страх железным обручем сжал сердце. Она заплакала.
Хаим нежно привлек жену к себе:
– Что-то плохое приснилось?
– Нет, нет, ничего, – бормотала Мария, дрожа, и не могла успокоиться. Она знала, что в ее самых ярких снах, несмотря на иносказательность, всегда есть зерно истины и догадывалась о настоящем облике напавшего на мужа призрака.
А рыба… По-видимому, так странно трансформировались в видении копченые куры, которых мужу выдали в «Продовольствии» вместо зарплаты.
Упомянув о переезде Железнодорожника в Каунас, Миля Обухова, конечно, не подозревала, как сильно напугает одноклассницу. Мысль о том, что он, вероятно, уже здесь, не давала Марии покоя. Из головы не шло воспоминание о грубых руках, прижавших ее к стене у темной лестницы в коридоре «Пушкинки», ощущение беспросветного ужаса и омерзения, оставшееся от нечистого дыхания и каменных пальцев, больно стиснувших грудь. Кто-то тогда начал спускаться по лестнице, и мучитель сбежал, а с груди потом несколько дней не сходили красные пятна…
После Милиного сообщения желание забыть этого гадкого человека завладело Марией так неистово, что получился обратный эффект – он точно всеми пальцами-клещами вцепился в память.
Страх перед Железнодорожником забылся после истории с письмом Дженкинса. Мария вначале была уверена: в полиции разберутся, раскроют подлую выдумку англичанина о шпионаже. Мужа отпустят. Если Хаим и был виноват, то в проступке, а не в преступлении. Вина перед фирмой, в конце концов, сполна оплачена переводческой работой.
Галантный следователь распахивал перед ней двери, вопросы задавал вежливо и остроумно, они даже посмеялись над чем-то вместе, и ее потрясло признание старого Ицхака. Неизвестно, что сотворили бы с Хаимом, не дай отец продажному сыщику денег.
Хаим страшно расстроился. Не спросил отца о сумме взятки, понятно, что она огромна. Им таких денег никогда не наскрести с доходом еле-еле от получки к получке…
С зарплатой чуть позже наступила полная катастрофа. Возмущенные низким жалованьем, забастовали работники мясокомбината корпорации. Получился простой, затем деньги из общества вообще куда-то уплыли, и большую часть заработка компания выдала людям копчеными курами. А уже скоро надо было платить за квартиру хозяевам, причем тарифы на коммунальные услуги, товары и продукты неожиданно выросли.
Не получилось купить красивые шторы и справить новоселье. Пришлось кроить занавески из новых простыней. Мария вышила по краям цветы крестиком, и самой понравилось, – нарядно…
Хаим растерялся, посмурнел, будто и его день и ночь терзали неведомые Марии мысли.
– По крайней мере голод нам пока не грозит, – утешала она мужа. Старалась, как могла, разнообразить рацион. Заправляла супы копчеными курами, умудрялась лепить из них котлеты и тефтели.
Сколько
Неделю она зря потратила на бесполезные поиски работы. Безработица глубоко затронула средний класс – в городе было множество учительниц, согласных устроиться няньками и посудомойками.
На службе у Хаима, между тем, все необычайно поменялось. Сотрудников почему-то погнали продавать продукцию комбината где только можно.
– Германия отказалась от наших поставок, вышла затоварка, а холодильных установок не хватает, и портятся тонны мяса, – объяснил он.
Отправляясь утром на службу, он забирал мешок с десятком кур в надежде загнать их под сурдинку, приходил поздно вечером и валился на кровать без сил. Костюм висел в шкафу, теперь муж надевал старую куртку и кирзовые сапоги, точно поденщик. И впрямь иной раз являлся грязный, в драной куртке, приходилось латать, а однажды пожаловал с синяком под глазом…
– Представляешь, поскользнулся на ступеньке, упал с лестницы! – начал рассказывать со смехом, прежде чем Мария успела спросить. – Да так неловко кувыркнулся, видишь, левой стороной лица прямо о мусорный ящик на площадке!
Некоторое время спустя он снова начал носить костюм, но требования фирмы теперь стали еще более странными. В связи с участившимися забастовками в обществе возник кризис, дела шли скверно, и компания, уволив половину сотрудников, разделила служебное время на смены. Ночной труд оплачивался с надбавкой, поэтому Хаим согласился работать в ночь постоянно, уходил вечером, возвращался под утро и почти весь день спал.
Он действительно начал получать неплохо, денег теперь хватало. Однако Мария чувствовала беспокойство мужа, а от его костюма раздражающе несло чем-то незнакомым, душистым и, похоже, съестным, а особенно сильно – табачным дымом, хотя сам он не курил. Ловя на его одежде слабый запах духов, Мария недоумевала, не сомневаясь, тем не менее, что другой женщины у него нет. Он любил только ее, свою жену, любил с такой силой жертвенной мужской нежности и непреходящей страсти, что иногда ей казалось – редко кто умеет так любить. Измена и Хаим были несовместимы.
Между тем Сара стала у младших Готлибов частой гостьей. Марию растрогал подарок золовки: девочка вытряхнула свою копилку, выпросила, подольстившись, недостающие деньги у братьев и принесла роскошный гарнитур столового серебра.
Хаим вечно был занят или отдыхал от ночных трудов, поэтому Мария с Сарой вдвоем смотрели премьерные фильмы в кинотеатрах на Лайсвес-аллее, а потом пили чай с вкуснейшими рогаликами из пекарни Гринюса.
За прилавком, где обычно стоял сам Гринюс, появилась новая продавщица, деревенская девушка, крепкая и румяная, как яблочко. Оказалось, Гринюс был вдовцом и недавно женился. Молодую Гринювене звали Нийоле. В булочной варили превосходный кофе, Мария часто полдничала прямо здесь, в маленьком кафе. Женщины быстро подружились, Нийоле приберегала для Марии свежую сдобу. По вечерам они порой прогуливались по аллее до собора и обратно или беседовали, сидя на скамьях, что расставлены между рядами деревьев.