Змеев столб
Шрифт:
Мясцо тощей, как восклицательный знак, ряпушки оказалось жирным и намного превосходило по вкусу рыхлую плоть налима, состоящую из жестких волокон. Хаим не притронулся к толстым налимьим кускам – недобрая снедь [47] .
Начальник по фамилии Галкин посоветовал всем есть ряпушку сырой, ободрав чешую вместе с кожицей.
– Так от цинги избавитесь, – сказал загадочно.
Женщины вздрогнули и переглянулись в смятении, будто услышали совсем другое: «Избавитесь от детей, а вам здесь цинга не грозит…»
47
Закон
Над одеждой и просмоленными торбазами, подвешенными к печке, парил банный туман. Хаим начал уже засыпать, когда очнулся от шепота Юозаса.
– Ха-ха-ха… – сказал мальчишка и, помедлив, всхлипнул.
Хаим едва догадался, что он безуспешно пытается выговорить его имя.
– О чем спрашиваешь?
– Са-са-ра.
– Ты хочешь, чтобы я рассказал о своей сестре?
– Тайп… [48]
Хаим улыбнулся в полумраке.
– Что тебе сказать… Она хорошая. И красивая. Ну, ты сам это знаешь. Сара – добрый человек, хотя иногда любит дразниться. Потому, что она еще не совсем выросла… Она сейчас находится между девочкой и женщиной, так же, как ты – между мальчиком и мужчиной. Сара любит читать книги, любит оперу… Ты когда-нибудь слышал оперное пение? Любимая опера Сары, да и моя тоже – «Тристан и Изольда». В ней мало действия и много очень красивой и гордой музыки. Ее написал немецкий композитор Вагнер. Эта опера – о великой любви…
48
Тайп – да (лит.).
Три моря – Балтийское, Норвежское, Лаптевых – кружились и смешивались во тьме. Хаим тихо рассказывал мальчику-пекарю легенду времен короля Артура, пока не услышал ровное сопение.
Палатка отвечала отдаленному рокоту моря храпом и присвистом – люди спали. Вспыхнула мысль-звездочка по имени Мария, самая яркая из всех звезд, вокруг дымно плеснули мерцающие рыбьи хвосты, заплясали, множась, и обрушились на усталую голову мерклым сном, как прорвавшие дамбу воды.
Ночь дышала паром скользкой от чешуи одежды, утром рыбаки натянули ее, влажную, теплую, – выбрались из палатки, и предательская сырость, вступив с холодом в сделку, отдала ему тела на расправу. Ветра кинулись холоду в помощь, но он отступил. Холод не любит движений, разогревающих кровь.
Работали без выходных. В пятницу Хаим коротко вспомнил перед сном, как матушка Гене зажигала субботние свечи, и приказал себе не ворошить память, тоскующую о сыне, об отце с матушкой и родных. В субботу помолился на запад:
– Благодарю Тебя, Царь живой и сущий…
Благодарил за жену, но страшное слово «цинга» засело в голове занозой. Садились есть, и глаза женщин наполнялись слезами. Свыше сил было думать, что дети где-то рядом, может быть, умирают от голода.
Но вскоре люди отупели от хронического переутомления и ломоты в суставах. Осталось только два желания: согреться горячей ухой и провалиться в ночь без мыслей и снов. Теплых курток не было ни у кого, свитера заскорузли и обтрепались так же, как импровизированные сапоги. Деревянные конечности двигались автоматически, силой остова, взявшего на себя работу дремлющего мозга. Над ободранными ногтями обнажились нервы, кожа на пальцах полопалась до мяса; сколько ни мажь раны омулевым
Море попрятало рыбные косяки, повернулось к гостям черно-пепельной спиной. На днищах баркасов перекатывался жидкий, скользкий, как ртуть, улов. Невод, закинутый по шесть-семь раз, загребал в мотню лишь водоросли.
Последнее сентябрьское утро встретило нетающим снегом и тишиной. Еще вчера на борта бесстрашно садились чайки, пронзительным криком оплакивая рыбную страду, а сегодня пустынная гладь заливов затянулась стекленеющей пеленой. Теперь надо ждать, пока ледяной припай не скует водные толщи, чтобы люди успели выполнить нормы зимней рыбалки.
Затерянный в могучих просторах мыс, со слабо теплящимся дымком над двадцатью юртами за взгорьем у залива, казался родным. Баркасы упокоились на берегу до новой воды. Рыбаки с неводами на крепких жердях и остатками улова побрели к мысу и цеху засолки.
Остановив твердым жестом работников цеха, технолог глянул на одетых в лохмотья, растолстевших рыбаков и спокойно сказал:
– А ну-ка, вываливайте ворованное, иначе все пойдете под суд.
Из пазух, из подвязанных рубах, платьев, штанов полетела в лохани рыба.
Хаим с Юозасом недолго пробыли дома, пани Ядвига едва успела подлечить раны и волдыри на их руках какими-то ей одной известными снадобьями. Работы и здесь хватало – неделю таскали хворост. Гору веток сложили между юртой и холмом, получилась укрытая от сторонних глаз неплохая поленница, и под нары затолкали дрова, – пусть домочадцы в отсутствие мужчин топят печку ночью, не выходя на улицу. Железная печурка жарка, но прогорает быстро, и, как только начинает затухать, в юрту устремляется холод.
Юозас относился к Хаиму, как к старшему брату. Хаим чувствовал себя с ним комфортно. Они мало разговаривали, но работали быстро и слаженно. Вставили в окна ледяные пластины, запирающие тепло. Натаскали к жилью льда – хватит пока для питья и стирки.
Местом зимней рыбалки начальство выбрало близкие острова, но ходить домой не разрешило, – завышенные нормы лова, о которых несознательная рыба не имела понятия, до минут подгоняли время.
Все были одеты по сезону и труду. На заработанные в осеннюю путину деньги купили на складе у Тугарина спецодежду по карточкам: цигейковые шапки, ватные телогрейки и валенки. Получки не хватило, заплатили еще за железные листы для печных труб. Большинство попало в долговые списки.
Поставили шалаши из деревьев и веток, облепившая их мокрая кашица снега смерзлась щитом от ветра и вьюг. Продырявливая подол моря ломами и пешнями через каждые двадцать метров, пропускали сети во множество черных чаш-прорех, черпали железными сетками на шестах обломки льда и шугу. Начальники объяснили, как и что нужно делать, на какие острова идти, если здесь кончится рыба, и удалились.
Проруби промысловики обновляли по три-четыре раза в день. Не дай бог оставить сеть хотя бы на полдня! Она могла примерзнуть к исподу льда так, что уже не вытащишь. Снасти стоили дорого, люди даже подумать боялись о цене. Сеть из прорубей вытаскивали шитыми дома из брезента рукавицами, но рыбу с ними из ячей не вызволить – выбирали голыми руками, обмирая от стужи. Ячеи мгновенно леденели на воздухе, рыба становилась тверже поленьев, ощетиненное железо плавников рвало хрусткую сеть.