Змеев столб
Шрифт:
После этого он бесстрастно перечислял умерших и сообщал новости, если они имелись.
К смерти здесь привыкли, как привыкают к любой обыденности. Распознать, кто в юрте умер, было легко. Если над человеком не поднимался пар от дыхания, значит, человека больше нет. Чей-то плач уже не призывал к общему горю. Нары, на которых спали по двое, освободились. Страдания, сузившись, ограничились убывающим домашним кругом. Безысходный мирок еле трепетал за дерюжной занавеской. Где нет сил на собственные скорби, не воспринимаются чужие.
В
– Хорошо, что не мы первые померли, а то возить стало бы далеко…
– Хорошо, – согласился бригадир, вынимая из сумки красивый клетчатый плед. – Я тут подумал: раз валенки, телогрейки, одежа всякая у вас есть, то, может, плед пригодится? Себе я тоже доброе одеяло взял… Мы решили вещи покойников людям раздавать.
– Кто решил?
– Ну, я… Не пропадать же добру.
«Неужели без одежды оставляют?» – удивился Хаим.
Пани Ядвиге пришло в голову то же самое:
– Голыми возите, что ли?
– С чего взяли, – оскорбился старик. – В тонкой одеже. Отмучились, отмерзлись… Ну так берите плед, и пошел я.
– Спасибо, нам не надо, – сказал Хаим.
Кимантайтис подслеповато прищурился:
– А-а, гляжу, у тебя самого ладное одеяло. – Пощупал верблюжий ворс. – С начесом… Этому, который помер-то, я талдычил, когда он ходил еще – поди, поменяй у Тугариных на муку, у них такого нет, поди, поменяй! А он взял да преставился.
Мрачно сопя, бригадир посидел молча с полминуты, поерзал и не стерпел:
– Я ж как лучше хотел. Плед другие просили, а я вам притащил… Тут вон Васька с нами ходит, велит покойникам в рот заглядывать. Может, говорит, золотые коронки есть у кого. Ну, у того, чей плед был, нашлась. Пришлось выбить кайлом… Только не болтайте никому.
– Зачем милиционеру чужие коронки? – возмутилась Мария.
– Не знаю, – пожал плечами старик. – Наверно, не ему, партии…
– А ей зачем? – усмехнулся Хаим.
– Для приближения победы над мировым фашизмом, – растерялся Кимантайтис. – Золото же.
Пани Ядвига поинтересовалась:
– У живых вы с Василием не собираетесь коронки для партии кайлом выбивать?
– Не, не, дурного не наговаривай! – замахал руками бригадир. – Вот если помрете, тогда… А что – есть?..
Открыв дверь выходящему Кимантайтису, Хаим зажмурился и воскликнул:
– Одевайтесь все!
Нийоле вынесла даже закутанного в одеяло Алоиса. Встали, запрокинув головы, ахая, и не могли наглядеться на небесную карусель – сотни опоясавших темное небо разноцветных, ослепительных сполохов! Пестрые огни вспыхивали, затухали, вспархивая вверх и струясь книзу, меняли цвета и переливались радугой, взрывались разноцветными фонтанами и превращались то в реющие гофрированные ленты, то в яркие пурпурные, зеленые, фиолетовые столбы. Они отбрасывали полосы густо пылающего света по всему поднебесью и танцевали, танцевали!.. Ах, какую грандиозную, эффектную иллюминацию устраивает иногда скупой на краски север!
И –
Зашли, смеясь, когда продрогший Алоис деликатно напомнил:
– Дома тозе есь огонь.
Алоису шел третий год. Говорить он научился на удивление рано вопреки отупляющему авитаминозу и рахиту и, не в пример старшему брату, болтал чуть ли не наравне со всеми.
– Откуда что берется? – изумлялась Нийоле. – Ни на кого не похож!
Мальчик был белесый и тщедушный, словно обезьянка, что немудрено при постоянном недоедании, но смышленые карие глазенки на лице с острым подбородком круглились точно так же доверчиво, как нерпичьи глаза добродушного Гринюса.
Нийоле продолжала кормить малыша и, хотя грудь почти не наполнялась, молоко не отошло. Контраст между Алоисом в Каунасе, мало что понимающим розовым пупсом, и этим крохотным мудрым старичком с одуванчиковой головой был разительным.
Иногда Мария играла с ребенком, разбросав перед ним игрушки Ромки… В какой-то безумный миг Хаиму хотелось закричать, стукнуть кулаком о стену, – вместо медлительного Алоиса виделся сын, веселый малыш в светлых кудряшках, с глазами темными и блестящими.
Стыдясь внутренней вспышки, он отворачивался. Потом с тревогой следил за женой: вот-вот прорвется тонкая кожица незаживающей раны и выбьется боль, и понимал: нет, саднит и ноет беспрестанно, но глухо, замкнуто, внутри.
Пани Ядвига распускала ветхие сети, связывала узелки и сматывала крепкие нитки для починки годных сетей. Перед тем как раздать надомницам ветошь, Зина Тугарина взвешивала ее, чтобы не крали ниток. Обратно принимала клубки так же, по весу, вместе с мусорными остатками. Сверхлегкий труд мотальщицы ниток пани Ядвиги, единственной рабочей в юрте, оплачивался ровно одной мучной нормой. Руки старухи жили отдельной жизнью и двигались потихоньку, не мешая ей разговаривать с Алоисом. Он задавал вопросы, пани Ядвига отвечала.
– Огонь как солныско?
– Как солнышко.
– На небе?
– На небе.
– Почему его нету?
– Спит. Оставило вместо себя северное сияние.
– А я хочу солныско!
– Вот придет весна, закинем на небо сеть и поймаем тебе солнце…
Хаима и Алоиса завораживали мерные подрагивания сети. В ней недавно билась рыба, и не было у рыбы никакой возможности выпутаться. Страшные руки разрывали ей жабры, выдирая из обледеневших ячей…
Глава 9
Сядь на пенек, съешь пирожок