Змеи, драконы и родственники
Шрифт:
Сидорчук скорчил кислую рожу:
— Товарищ командир, я не можу. Я вчора в ций глине и земле дуже сильно испоганывся. И хоть це було цилком случайно — все одно, зараз не моя очередь.
Салонюк заметно рассердился:
— А чья очередь? Що ты хочешь, Сидорчук, щоб взрывчатка сама по грязюке до нимця похлюпотила? Не испачкав руки, Сидорчук, нимця не то що з Витчизны, из риднои хаты не выштовхаеш. Ци слова у Риме казав своим солдатам ще древнегрецький полководець Александр Македонський. Тому он всегда був непревзойденный
Сидорчук сопротивлялся до последнего, как двадцать восемь героев-панфиловцев.
— Не знаю, що там казав Александр Македонський. Може, у него не було такой антипатии до грязи чи вона ему нравилась, але мене за ради якогось там болотного танку мараться не хочеться. Нехай Маметов повзе. Вин вчора у нимця загубыв и ахтомат, и каску. Буде в болоти вовтузиться заради подвийнои цили. До того ж нашему Маметову усе до… спины.
Пока они препирались, в расположении противника случились кардинальные изменения.
Танк дрогнул, выпустив клубы дыма и гари, его гусеницы ожили, натянулись — и железный монстр стал резво выбираться из болота. Вскоре «Белый дракон» окончательно выполз на твердую почву и скрылся за деревьями. Шум его двигателя быстро затих вдалеке.
Несколько секунд Салонюк с бойцами сидели, молча глядя в ту сторону, куда уехал танк. Было совершенно очевидно, что это не засада и не представление «Театра одного актера», но что за ахинея происходила с вражеским драндулетом — оставалось только гадать. Наконец командир нарушил затянувшееся молчание:
— Чертивня якась! Перший раз бачу, щоб така тяжеленька танка и так легко з болота выбиралася.
Перукарников расхохотался:
— Все Маметов! Тю-тю твоя ахтомата, и шапка тю-тю! Ты в следующий раз, когда туалет пойдешь искать, бери наш миномет. С ним удобнее от фашистов драпать: бросил — и налегке.
Эта ночь была хоть и не украинской, но тоже очень тихой. Небо было прозрачным. Звезды блистали. Своей дремоты превозмочь не мог воздух. И чуть трепетали листья серебристых, неизвестных нашей ботанике деревьев.
Когда всю эту красоту до глубины души потряс дикий грохот взрыва, партизаны, в очередной раз пытавшиеся мирно поспать на привале, не остались в стороне.
Подскочили все разом, оглядываясь, хватаясь за оружие, по-пластунски перемещаясь в темную чащу.
Встревоженный Салонюк со взглядом быка, поддевшего на рога тореадора, скомандовал:
— Перукарников! Що за стрелянина у лиси посеред ночи? Скорише дознатыся та мэни доложиты!
Перукарников исчез в лесу, словно ночной морок. Вернулся он в рекордно короткий срок, при этом довольный, будто обнаружил нечто весьма для себя приятное.
— Да это Маметов, товарищ командир, наш миномет казнил!
Салонюк, представивший себе страшную картину разрушений и жертв, до последней секунды не хотел верить в случившееся:
— Що ты кажет? Як
Иван едва сдерживал гомерический хохот:
— Пошел в туалет с минометом. Говорит, увидел немцев и решил их обстрелять! Да второпях сунул мину в ствол не тем концом, ну и… миномету крышка, а урюку хоть бы что: ни одной царапины. Только морда белая да руки трясутся! В общем, немцев обстрелять не удалось, зато в туалет сходил наверняка!
На рассвете злой и невыспавшийся Салонюк отчитывал Маметова над скорбными останками ротного миномета.
— Маметов! Ну що ты за людына? Такий гарный миномет зруйнував. Як кажуть у нашему сели, кастрував ридный отряд, мов мартовського кота! Чим тепер будемо нимця бить? Ну ты подывись сюда! Ну що це таке? Хиба ж це тепер миномет? На нему зараз можна тильки носки сушиты, та вермишель видкидаты! И на що тоби була потрибна ця шкода? Ты подывись на себе, бачишь, як хлопци рыгочуть? Морда била, як простырадло, руци трусяться, в очах, мабуть, и доси мерехтить! Хиба у такому стани можна з нимцями воюваты?
Перукарников из-за спины Салонюка посылал Маметову воздушные поцелуи и шептал:
— Маметов, я тебя люблю. Что бы мы без тебя с Жабодыщенкой делали?
Салонюк еще строже забубнил:
— Поперше, ты свий собственный ахтамат загубив, зараз миномет грохнув! Що дали буде?! Коли до нимця доберемося, чим його знычтожаты будемо? Щоб я у твоих золотых руцях ниякого оружия бильш не видел! Ясно?! Во так и ходы меж дерев, як дивчина по ягоду. А зараз уси збираемось у дорогу. Жабодыщенко! Ну скильки можна рыготать? Швыдко с Перукарниковым зибрать уси мины в ящик, що ото остались вид миномету!
Сидорчук обиженно поглядел на командира и попытался воззвать к его совести и милосердию:
— Товарищ командир, ну на що нам ци мины у ящику таскать на соби, коли Маметов вже зничтожив миномет? Чи вам своих бойцив не жалко?
Салонюк лукаво усмехнулся, но тут же изобразил на лице нечто непреклонно-свирепое.
— Сидорчук! Будеш багато протестувать — бильше сала не получишь, бо у нас у отряде сало йисть тильки той, хто зброю носить. Бачиш, Маметов сала не йисть, так вин и неозброеный зовсем, его нимци першого вбьють. Ты теж так хочешь? Ни? Ну тоди бегом мины збирать!
— Ой, — сказал король, глядя на Галю.
Церемониймейстер поперхнулся и несколько раз подряд пробежал глазами длинный свиток с именами приглашенных. Конечно же, Свахерея напрочь забыла внести Галино имя в этот список, и он его, естественно, не нашел.
— Оттобальт, — представился король, краснея. — Можно просто Бальтик. Меня так тетя зовет. Мне не нравится.
Выдав эту информацию одним залпом, он глубокомысленно замолчал.
— Галя, — и достойная внучка Свахереи сделала прелестный реверанс, которому ее научила еще бабушка в Белохатках.