Змеи Эскулапа
Шрифт:
– Я слышу в твоих словах гордыню…
– Нет. Это гордость, а не гордыня. Смирение нам не свойственно – склонив голову один раз, выпрямиться уже невозможно.
Берег исчез из виду. Теперь их со всех сторон окружало море, и Андрей ощутил нечто вроде легкого беспокойства – выросший на суше, он довольно нервно относился к воде, не видя в ней опоры для уверенности.
– Я плохо плаваю, – признался он Халефу. – В корпусе учили, конечно, но с тех пор я если два раза был в бассейне, то это уже хорошо.
– Я тоже плохо, – пожал плечами бен Ледда. – Но сейчас об этом уже поздно вспоминать, тебе не кажется?
Андрей вздохнул и двинулся
– Касси, попроси этого нашего… повара, чтобы он сделал пару горячих бутербродов с мясом.
Девушка согласно кивнула – она понимала нежелание Андрея общаться с матросами через транслинг.
Большую часть дня он проспал, расположившись прямо на палубе. Корабль почти не качало, и опасения насчет неизбежной морской болезни остались в прошлом. К вечеру Андрей встал, кое-как ополоснул лицо в туалете за рубкой и устроился на носу, неподалеку от приземистой орудийной башни, накрытой грязно-зеленым брезентовым чехлом. Их «Зоркий» шел довольно быстро, из-под форштевня летели пенные брызги, в корме неутомимо гудели турбины, и он наконец расслабился, позволив себе забыть и ледяные скалы, среди которых рухнул его катер, и кошмары заброшенного Бу Бруни. Где-то там, далеко за горизонтом, его ждал родной «Парацельс», товарищи и коллеги, с которыми можно будет наконец спокойно насосаться коньяку и позабыть обо всех приключениях, выпавших на его долю.
Ставший холодным ветер заставил его застегнуть комбинезон. Хлебая принесенное Касси пиво, Огоновский вдруг вспомнил Оксдэм, на котором прошли пятнадцать лет его жизни: суровые, почти голые холмы, влажные низины, в которых осенними ночами пронзительно визжит, крутит ветер, и бесконечные болота, наполненные мрачными тайнами многих поколений первооткрывателей планеты. Он настолько привык к этому миру, что яркий, залитый солнцем Трайтеллар воспринимался как нечто игрушечное, не имеющее никакого отношения к реальности.
– Касси! – позвал он, увидев, что девушка, выйдя на палубу с пивом в руке, задумчиво озирается, где бы ей присесть. – Может быть, вы окажете мне честь и побеседуете со старым, несчастным доктором, который нигде не может найти себе места?
Очевидно, транслинг обрек его фразу в какую-то невероятно витиеватую форму, так как лицо девушки вдруг порозовело от смущения.
«Надо будет выяснить, как тут трактуется слово «честь», – подумал Андрей, – о, сравнительная лингвистика, любовь моя!»
– Ты умеешь летать на этом самолете? – спросил он, когда девушка подошла к нему и присела на торчащий из палубы грибообразный предмет.
– Это морской разведчик, – ответила она. – В принципе, он может взлетать с воды, но здесь его запускают с катапульты, а потом поднимают краном на борт. На таких я не летала, но самолеты, в общем-то, все одинаковые.
– А у нас. наоборот, большинство атмосферных машин сильно отличаются друг от друга. Я умею управлять легким катером, но не знаю, смог бы я посадить танкодесантный штурмбот: он весит около полумиллиона тонн…
– Смотри, смотри! – перебила его Касси, указывая рукой вперед. – Арраен! Это арраен!
– Что это? – удивился Андрей, разглядев среди волн нечто вроде огромного серого холма. – Это какое-то животное?
– Да, эта самый крупный обитатель северных морей. Обычно они поднимаются наверх, чувствуя шторм…
– Скажи, Касси, ты нарушила приказ? – спросил Огоновский, когда спина морского гиганта вновь скрылась под водой.
– Смотря что понимать под приказом, – усмехнулась она. – Из-за того, что я забрала «Зоркий», могут погибнуть люди. Но если бы я не сделала этого, людей погибло бы гораздо больше… погибнет. У нас действительно нет другого способа добраться до архипелага. Побережье захвачено мятежниками, они заняли буквально каждую дыру и выжидают: если Хабуран решится на интервенцию, то все в порядке, а если все-таки нет, они будут удирать отсюда.
Шторм начался под вечер следующего дня.
Сперва Андрей не понял, почему так посерело лицо капитана, поднимавшегося на мостик из своей каюты в глубине корабля. Небо было чистым, прямо по курсу оранжевый диск солнца уже почти коснулся моря, и ничто не предвещало грядущей бури.
Из недр корабля выбралась крайне озабоченная Касси.
– Надвигается шторм, – сказала она. – Капитан сказал, что мы не успеем обойти его…
Нос «Зоркого» начал поворачивать, оставляя солнце справа по борту. Андрей ощутил, как завибрировали, набирая максимальные обороты, турбины в корме корабля. Ему, далекому от морской службы человеку, все происходящее казалось игрой: о штормах и ураганах он лишь читал, ни разу в жизни не сталкиваясь с ними воочию.
«Наверное, – подумал он, – та зверюга поднялась, ощутив приближение донного землетрясения. Или того хуже – извержения вулкана. Интересно, какая под нами глубина?»
Вскоре он стал понимать, что опасения капитана были небеспочвенны. Едва солнце скрылось в волнах, в лицо Андрею задул пронзительный холодный ветер, заставивший тонко петь тросы антенн, натянутые меж двух невысоких мачт судна. Почти сразу же усилилось волнение. Теперь нос корабля мерно взлетал и опускался, обдавая пушечную башню белыми пенными фонтанами. Андрей поспешил укрыться в кормовой надстройке, забитой всяким корабельным имуществом: бухтами троса, бочками и банками с краской. Оттуда, оасливо прильнув к прямоугольному иллюминатору, Огоновский принялся ждать развития событий. Морская болезнь все еще не давала о себе знать. Ему было не столько страшно, сколько интересно: это продолжалось до тех пор, пока «Зоркий» не начало класть с борта на борт, а через комингс двери не потекли белые струи воды. Турбины завыли совсем уж отчаянно. В призрачном мраке ночи Андрей с ужасом видел, как приближается к нему ревущая масса воды, готовая залить их кораблик. Он цеплялся руками за тяжелые бочки и молил бога, чтобы судно встало наконец на ровный киль – но этого не происходило, «Зоркий» кидало с борта на борт так, что Андрей летал по своей каморке, словно забытый детьми резиновый мячик.
В конце концов капитану Кайну удалось развернуть судно носом к ветру, и теперь его уже почти не кренило – нет, их посудина начала взлетать на волне… Андрей слышал, как ревут выскочившие из воды винты, иллюминаторы надстройки тонули в белой пелене водяной пыли, и он понял – конца этому не будет. Никогда; остается только уцепиться за что-нибудь крепкое и молиться.
Но ничего крепкого на этом корабле уже не оставалось. Ледяная вода залила ему ботфорты, и несмотря на то, что подогрев стелек включился автоматически, Огоновский стал чувствовать, что замерзает.