Змеиная гора
Шрифт:
– Прибавьте ходу, соколики!
Чен – молодец. Ориентируясь на его крики: «Лево! Право! Прямо!», – мы еще ни разу не запнулись. Я лихорадочно отсчитывал оставшиеся мгновения. Уже летели стрелы и копья, впиваясь в вязкую отсыревшую кошму нашей юрты, когда я почувствовал – все! Один-ноль, нам не уйти дальше, чем мы уже смогли оторваться, поэтому плюхаемся мордами в грязь и растягиваемся на сырой земле плашмя, накрывая головы.
Четыреста килограммов пороха разорвали стенки сундука из мореного дуба, стальных и бронзовых накладок; каждый сантиметр тяжеленного сундука просто нашпигован чугунными сколками и стальными обрезками. Еще шесть узких кувшинов с горючими смесями, эфиром и сырой нефтью. Это была самая большая противопехотная мина, которую мне удалось создать. Фальшивая верхушка, присыпанная сверху золочеными безделушками, вот все, на что смогли полюбоваться в свой последний миг отпрыски великого хана. Поднятая крышка сундука взвела пружины кремневых бойков. Длинный вал, получивший импульс от пружин, привел в действие катушку маховика, которая за пять секунд дала значительный ударный импульс и что есть дури в стальных спиралях выбила сноп искр в неприкрытый пороховой запал.
Наученные горьким опытом на бесконечных полевых испытаниях, мои спутники лежали в грязи с раскрытыми ртами. Операция «Весенний гром»
Грохот взрыва, ударная волна и смертоносная шрапнель тысяч осколков смела все вокруг себя на добрые пятьсот метров, в этом чудовищном смерче пропала и наша спасительница – юрта. Улетела, утыканная, словно еж, стрелами и копьями. Я увидел разметанные по полю ошметки центрального лагеря. Чудовищных размеров облако черного дыма поднималось над, бывшим недавно многолюдным, ордынским станом. Куда ни кинь взгляд – всюду люди и лошади, горящие словно факелы, в агонии мечущиеся по полю. Мгновенно все, кто оказался рядом с эпицентром взрыва, распались на такие мелкие ошметки, что их даже не заметят в раскисшем, растоптанном в грязь поле. Клочья тех, кто стоял поодаль, обуглились, смешались с комьями чернозема и клочками жухлой травы. Все, кто стоял в полный рост, даже на значительном удалении от места взрыва, получили серьезную контузию и теперь надолго выведены из строя. Что уж говорить, даже мы, готовые ко всему, что произошло, сумевшие отбежать достаточно далеко, чтобы не угодить под осколочный удар, и то получили по ушам и теперь ничего кроме звона в головах не слышали. Никто не поспешил вынуть оружие из ножен, схватиться за копье или лук. Застигнутые врасплох, ордынские воины, словно тростник, валились наземь после сокрушительных ударов наших мечей. Те, кто лежал на земле, получали удар сверху независимо от того, жив он или просто не в состоянии встать. Это была резня. Дикая, свирепая резня. Бойня. Как мои волки режут скованных страхом людей, так и мы впятером сейчас кромсали налево и направо десятки очумевших, контуженых и заторможенных ордынцев. Первым, шатаясь, шел Наум. Словно сама смерть, взмахивая вместо косы мечом. То и дело спотыкаясь о павшие тела кочевников, он яростно прорубал широкую просеку в напиравшей на нас толпе. Кровавые брызги, летевшие с его меча, слепили глаза. Подпирая его могучую спину втроем, мы не давали сомкнуться наседающим рядам противника. Я по правую руку от Наума отбивался мечом и подвернувшимся вовремя щитом. Олай с Ченом бились слева. Охотник, словно прокладывая себе путь в густой лесной чаще, привычными движениями взмахивал своим широким тесаком. Тот, кто успевал увернуться, напарывался на быстрые ножи китайчонка. За нами, пятясь спиной, бушевал Мартын. Зажав в левой руке ножку того самого столика из гостевой юрты, видимо, догнавшего нас после взрыва, он с остервенением гвоздил им всех подряд, сшибая за раз кучу народа, что конных, что пеших, и добивал их мечом. Лошади, обезумев от этого ада, сбрасывали всадников и уносились прочь, усиливая сумятицу. Минуты после взрыва тянулись очень долго. Каждая секунда растягивалась до бесконечности. Мне самому казалось, что в паузах между гулкими ударами сердца я успеваю нанести два или три удара. Налипшие на холодных клинках куски плоти срывались грязными комьями, плюхаясь на наши вороненые доспехи. Мы ворочались в кровавом месиве, шаг за шагом продвигаясь вперед. Подкрепление уже идет. Они не могли не услышать сигнал. Конные отряды во весь опор устремились из засад нам на выручку. Затаившиеся стрелки давно распределили между собой участки, которые будут простреливать из безопасных укрытий. А нам следует скорее пробиваться к реке. Туда, где должны ждать разведчики. Они выведут нас из боя, доставят в безопасное место, и я смогу сам проследить, чтобы вся операция закончилась успешно.
Я Коварь! Свирепый, хитрый и безжалостный. Я не приемлю слово «честь» по отношению к врагу, тем более зная наперед, что и сам враг не знает таких слов и понятий. Вот дань, которую мы заплатили! Приходите еще! Мы с радостью поделимся!
Подоспевший отряд разведки сбрасывает маскировочные плащи и накрывает нас, чтобы мы больше даже не попадали в поле зрения уцелевших всадников. Но это излишняя мера, и так видно, что сейчас каждый, кто сумел уцелеть в этом локальном апокалипсисе, радеет только за собственную шкуру. Стремительные конные отряды настигают всех, кто пытается бежать или вступить в бой. И тут и там на всем поле слышны взрывы, это стрелки с ювелирной точностью накрывают квадрат за квадратом. Не было противостояния, была простая резня. Примерно такая же точно, как устроили сами ордынцы совсем недавно, войдя за ворота пылающей Рязани, сдавшейся на милость победителя крепости Онуз. Расчлененное, раздробленное войско, не способное сесть верхом на перепуганных раненых лошадей, топталось в грязи, онемевшее от страха и ужаса до такой степени, что даже не способно было попросить о пощаде.
Плот переправы отчалил от берега и плавно заскользил вниз по течению, удерживаемый единственным крученым канатом, закрепленном на одном берегу. Нам больше нечего делать на поле боя. Мы выполнили главное свое предназначение. Мы внесли смертоносный заряд во вражеский стан. Теперь засадные отряды доделают всю грязную работу. У них нет приказов миловать, или брать в плен. Все только на личное усмотрение, так или иначе кому-то нужно вырваться живым из этой кровавой резни и донести до других армий весть, что великие и непобедимые сыновья какого-то там царька по имени Джу-Чи сыграли в ящик. Хорохорились, выпендривались, млели от того, что дерзкий Коварь поклонился им в ножки, и вот итог. Хорошо смеется тот, кто остался в живых.
Но вот мне почему-то совсем не смешно. Я это сделал, и ни секунды не жалею, и готов нести ответственность за каждое совершенное действие. Ярость и гнев, бушуют сейчас во мне, и смеяться над павшими в этом бою я не стану. У них собственное представление о правах и обязанностях, о доблести воина и его праве на добычу. Быть может, кого-то из них насильно приволокли в армию, пригрозив смертью, наказанием, посулив солидный куш. Не важны причины, важен итог – все они пали в этом походе.
Голова кружится от стремительных событий, в ушах затянувшийся звон отгремевшего взрыва, на железных перчатках кровь. Я только сейчас заметил, что все это время не выпускал из рук оружие. Судорожно сжимал горячую рукоять, рефлекторно поднимал к плечу тяжелый щит, подхваченный в бою на раскисшем поле.
– Партия, господа. Делайте новые ставки.
Мой собственный голос прозвучал глухо и сипло. Я не задумывался над тем, что меня сейчас не понимают и даже не слышат. Возбужденные Мартын и Наум что-то хрипло вопят, препираясь, никак не могут успокоиться и, перехватив у разведчиков весла, мощными гребками гонят плот к берегу. Предусмотрительный китаец флегматично выковыривает из ушей застывший воск, а Олай, присев на край плота и сдернув с руки перчатку, отмывает в воде тесак, смывая с него кровь и грязь чуть трясущейся рукой. Один я стою, как гранитное изваяние, и пялюсь в сторону пологого берега на той стороне, где уже нет шатров и костров, где грохочут взрывы ракет, хрипят лошади и слышны боевые кличи. Где острая сталь рвет и режет в отмщение, сечет и колет в назидание, не собираясь обратно в ножны до той поры, пока не соберет кровавый урожай с поля брани.
8
Плохое быстро забывается, оставляя лишь неприятный осадок в душе, словно накипь в котлах с водой, которой с каждым годом становится все больше и больше.
Из крепости ежедневно выходили рейдовые отряды. Словно расходящиеся лучи, пронизывая все вокруг. По раскисшим дорогам, по заливным лугам, в грязь, в болота, в лесную чащу; куда только не проникали они, выискивая и уничтожая затаившихся врагов. Мы должны были зачистить все вокруг. Посмотреть, что успели натворить ордынские войска, пока мы были в осаде. Многие села, из тех, что были мной заведомо предупреждены, сумели сохранить припасы, выжить. В тот момент, когда к ним прибыли продовольственные отряды захватчиков, у бедных селян нечего было взять. По легенде, я, Коварь, отнял у них все, готовясь к долгой обороне. Теперь, когда опасность миновала, можно было достать все припрятанное из потайных схронов в лесной чаще и продолжить жизнь в труде и мире.
На руины сгоревшей Рязани страшно было смотреть. Такого огромного пепелища мне не приходилось прежде видеть. Черная, зернистая земля с остатками углей и пепла, обглоданные кости, прогоревшие, разрушенные каменные постройки. Придется сровнять с землей эту братскую могилу и строить новый город на новом месте. Во много раз больше и крепче, чем моя Змеегорка. С еще более высокими стенами, с каменными домами, с продуманной системой улиц и коммуникаций, мостов и рвов. Нужно дать понять людям, что мы можем не только хорошо жить, но еще и бороться за свой образ жизни. Силой оружия, силой духа, собственным умом и без сторонней указки. Ведь как бы там ни было, но семь лет назад я был здесь чужаком, пришлым варягом, чужеземцем, не знающим ни языка, ни обычаев, а нынче я свой. Опора и защита. Уцелевшие боярские рода с главами семейств, старейшины племен, сохранившие своих людей от врагов в глухих лесах, все сейчас шли ко мне в крепость высказать свое почтение и как бы присягнуть на верность. В то время пока у них были князья, наследник Ингвора Роман, обезумевший Юрий с варяжской дружиной, они еще сомневались, не решались пойти на откровенное предательство, но нынче расстановка сил изменилась, и теперь только в моем лице все видели достойного правителя и защитника. Своим примером, неусыпным бдением и тяжелой работой я доказал, что смогу уберечь вверенные мне земли даже от многочисленной, во много раз превосходящей по силе орды. Что уж говорить о соседях, кои издавна жаждут прибрать к рукам вольные пограничные земли.
С ордой еще не покончено. И северная армия, и южная, заметно сбавили темп наступления на запад, но все же уверенно продвигались к Киеву и Москве. Серьезной преградой на их пути стал Владимир, тоже весьма укрепленный и сильный форт. Владимирский князь, как и Юрий, предпочел осадному положению открытую битву в чистом поле, но исход такой схватки был не ясен. На какое-то время войска разошлись, потому что в кульминационный момент сражения до полководцев орды в северной армии дошла весть о том, что западное крыло разгромлено и пало в бою у стен безвестной крепости. На какое-то время у стен Владимирского кремля возникло шаткое перемирие, пока полководцы подтверждали информацию и держали совет – каким боком это может выйти для всей кампании. Уж не знаю, что послужило причиной, но в конечном счете и Владимир пал под натиском монгольских войск. Его не сожгли, не растерзали, как несчастную Рязань, но тоже отделали так, что теперь не один десяток лет пройдет, пока это княжество очухается от такого потрясения. Прознав о поражении западной армии, южные народы тут же оживились, давая отпор захватчикам, в связи с чем южная монгольская армия сильно снизила темп продвижения. Блицкриг не удался. Наскоком взять русские земли не вышло, стоило споткнуться на одном месте. Теперь и Коломна, и Московия слали ко мне гонцов с просьбой подсобить в ратном деле, и это несмотря на то, что в прежние годы даже знаться со мной не желали, всякого купца, про которого скажут, что он ведет дела с Коварем, сурово наказывали, а весь мой товар портили и уничтожали. Одна победа, удачно занятая позиция – и теперь я полностью контролирую ситуацию. Нужно воспользоваться моментом, распустить, словно спрут, цепкие щупальца и подмять под себя большую часть пока бесхозной территории. Для этого требовалось совсем немного. Пока действует речное сообщение и с моими быстроходными весельными лодками поддерживать связь просто, я намеревался отбить себе даже б'oльшую территорию, чем было у прежней Рязани.
Из тех уцелевших людей, что успели уйти из городов и сел, я спешно формировал комбинированные дружины. Небольшие отряды, во главе которых вставали десяток доверенных мне лиц, полсотни стрелков и сотни три вновь прибывших ополченцев, снаряженных и собранных в моей крепости. Такие отряды занимали города и крепости вокруг Мурома, подбирались к Коломне и Пронску. Выбили Юрьевых бояр из Бел-города и уже наладили связь с тульскими дворянами. Куй железо, пока горячо, каждый сам кузнец своего счастья – банальные, заезженные поговорки, а как они кстати, когда азартно подгребаешь под себя все военные трофеи. Люди в крепости уж и забыли, наверное, что такое сеять и жать, разводить скот, копаться в огородах. Цеха работают и днем, и ночью. Вооруженные разъезды охраняют заготовительные отряды, расползающиеся от крепостей все дальше и дальше. Посыльные только и успевают, что явиться с донесением, как тут же, сменив коней, мчатся с поручением. Расстояния огромные, сотня, две сотни, три сотни километров, все это маршруты, тянущиеся по пересеченной местности, не промчаться быстро и проворно. На пути сотни опасностей, шайки бандитов, недобитые ордынские формирования, мародерствующие по окрестным селениям. Мне трудно удержать весь поток событий под единым началом. Обученные мной сотники и старосты родов сами берутся за дело, восстанавливая опаленные нашествием города и села. А у меня и в крепости дел по горло. Прошедшая зимой осада в полной мере дала понять, насколько я еще был не готов держать такой натиск. Все мои расчеты были, мягко говоря, очень поверхностными и примерными. Только по счастливой случайности ни одна зажигательная бомба не взбесилась и не угодила в крепостной арсенал. Запас медикаментов истлел прямо на глазах, изведенный на сотни мелких и порой совершенно безопасных ранений. Мне следовало более внимательно отнестись и к складам с оружием и амуницией. Сейчас, хоть и тщательно промазанные и завороненные, доспехи начинали ржаветь. Мечи и наконечники копий требовали серьезной чистки и заточки, а это время.