Змеиная вода
Шрифт:
– Кого? – поинтересовался Тихоня, чуть склоняясь.
– Кого только не собираете… - Анатолий сумел выдержать взгляд Тихони. Но вот откровенно хамить поостерегся. – Как-то вот довелось услышать, что лучше всего человека характеризует его окружение…
– В таком случае за себя я спокоен. С таким окружением я просто не могу быть плохим человеком, - не удержался Бекшеев.
А ведь задел его этот холеный хлыщ.
– Точно, шеф… так, я узнал, завтраки уже начали готовить. Так что скоро будут. Поесть надо,
– Волынино. Остановка в Волынино. Небольшой городок. Уездный, если так можно выразиться. А дальше уже машину должны прислать. Хотя… я не рассчитывал, что гостей будет столько, - Анатолий щурится и щерится.
– Ну, мы можем вас и не обременять…
– Лучше уж меня, чем Ниночку… тем более она отсутствует. Как-то не совсем прилично селиться в доме в отсутствие законной хозяйки. Пусть и с её разрешения…
– Ничего, - отмахнулся Тихоня, принимая из рук официанта чашку с кофе. – Машины я найду… кстати, а от этого Волынина далеко до Змеевки?
– Не сказать, чтобы очень, но порой дорогу размывает. Однако сейчас погода большею частью стояла сухая. Так что проблем быть не должно… а вот и дамы. Вот и о чем я вам говорил. Как можно, чтобы женщина носила брюки? Это противно самой её природе. Своей жене я никогда не разрешу опуститься до подобной непотребности…
И сказано было зло.
Тихоня молча поднял чашку и прищурился. Все-таки надо будет сказать, чтобы не высовывался. И не вздумал лезть к Анатолию.
А вот приглядеться к нему… он не так уж и прост, как показалось вначале.
И ему нравится выводить людей из равновесия.
– Доброго утра, - Зима подавила зевок и, оглядевшись, добавила. – Миленько.
– Доброго, - Анатолий встал, чтобы придержать стул. Его матушка вновь была в черном. Костюм из дорогого бархата. Белая блуза. И уже знакомая брошь.
Со змеей.
– Интересное украшение, - сказал Бекшеев.
– Подарок мужа, - пальцы коснулись камеи и чуть дрогнули. – Сделали по личному заказу…
– Наверное, вы очень дорожите памятью о нем, - Зима обернулась.
– Я, пожалуй, пересяду, - поднялся Тихоня. – Здешнее общество слишком изысканно. Боюсь, что опозорюся ненароком.
И кулак поскреб.
– Звиняйте, дамы…
– Шут, - Мария Федоровна позволила себе неодобрение.
– Характер такой, - отозвалась Зима. – Но ему простительно.
– Почему?
– Что «почему»?
– Почему простительно. Что именно может извинить подобное поведение на грани откровенного хамства? – голос Марии Федоровны стал чуть более холоден. А Бекшеев подумал, что он несколько утомился уже. Отвык, видать, толковать настроение собеседника по оттенкам его голоса.
– Ну… может, то, что он мне жизнь спас? – Зима поерзала, устраиваясь на стуле. – И не единожды. И не только мне. А еще воевал…
– Когда это было? – Мария Федоровна
– Полагаете, что у подвигов срок годности имеется?
– У всего, дорогая, имеется срок годности… и ничто, поверьте, ничто не может оправдать отсутствие приличных манер.
– Матушка порой чересчур строга, - вмешался Анатолий. – И привыкла к определенному обществу… ваш… телохранитель… явно выходит из низов. И не его вина, что его не воспитали должным образом.
Хорошо, что Тихоня не слышал.
Во всяком случае, Бекшеев очень надеялся, что не слышал.
– Раньше было проще, - Мария Федоровна чуть поморщилась. – Был вагон для приличной публики. И для всех остальных. А теперь… и с холопами пускают, и с животными…
– Животное осталось в купе, - холодно ответила Зима.
– Все одно… надеюсь, вы не потянете его в дом.
– Потяну, конечно, - Зима в меню глянула и сказала. – А пусть все несут. Есть хочу жутко. На самом деле Девочка не совсем животное. Она и сильнее обычной собаки, и куда разумнее. Поверьте, она никого не побеспокоит.
– Её вид… отвратителен.
К счастью, подали завтрак, избавив от необходимости поддерживать дальнейшую беседу. Хотя бы на некоторое время. Мария Федоровна заказала яйцо-пашот с топленым сливочным маслом, свежим хлебом и еще чем-то. Ела она неспешно, отрезая малюсенькие кусочки. И эта её манерность казалась излишней.
Маской.
Все носят маски, но некоторые люди к ним прирастают. Анатолий, кажется, не слишком обращал внимание на то, что в тарелке лежит. Зато при этом успел заглянуть в другие.
– Впервые вижу, чтобы женщина столько ела, - заметил он словно бы невзначай.
– У меня аппетит хороший, - отозвалась Зима, накалывая на вилку тонкий кусок ветчины. – Еще бы кто объяснил, почему тут мясо режут так, будто в стране его снова дефицит.
– В мое время считалось, что хороший аппетит должен быть у мужчины. Женщинам же пристало проявлять сдержанность.
– Голодать.
– Отчего же. Голод – это перебор. Но и объедаться… помнится, у меня была подруга. Она вышла замуж и совершенно себя распустила. Сделалась неприятно толста. И от нее ушел муж.
– Какой кошмар, - Зима сунула кусок ветчины в рот. – И дальше что?
– Ничего. Она до сих пор одна.
– Как и вы.
– Мой муж не ушел, а умер.
– Это, конечно, его оправдывает… кстати, а почему змея-то? На брошке.
На лице Марии Федоровны проступили белые пятна. Впрочем, она быстро взяла себя в руки.
– Змеи, дорогая, символ – мудрости, исконно свойственной женскому полу. Они гибки…
– И ядовиты, - перебила Зима. – Особенно некоторые. Честно говоря… вы уж извините… я тоже из холопов, если так-то, вот воспитания и не получила. Но как вы эту брошку носите? После всего?