Змеиный зуб
Шрифт:
— В полном, — ответил Декер, обтираясь полотенцем. — Спи.
— Мальчики передают тебе привет.
— Взаимно. — Лейтенант несколько раз провел пальцами по своим мокрым рыжим волосам, затем подошел к кровати и поцеловал жену — сначала едва коснувшись, потом жарко и страстно.
— Это было здорово, — мурлыкнула она.
— Это потому, что ты полусонная, — ответил Декер, ныряя под одеяло.
— Правда, как ты? — спросила Рина, открыв глаза.
— Бывали времена, когда я чувствовал себя лучше, но ничего, выживу, — ответил Декер и тут же сменил тему разговора: — Интересно, что ты делала
Рина на мгновение задумалась.
— А, вот ты о чем. Понимаешь, мне позвонил раввин Шульман...
— Что-нибудь случилось?
— Ничего. Просто у него возникли кое-какие вопросы по ведению бухгалтерии. Вопросы оказались непростые, так что мне пришлось заглянуть в ешиву [1] и взять оттуда пару гроссбухов.
— А что, в ешиве нет бухгалтера?
— Питер, я не спрашивала Шульмана об этом. Он попросил меня сделать ему одолжение, и я согласилась.
— Ну что ж, если у тебя много свободного времени — дерзай.
1
Ешива — духовная школа у евреев. (Здесь и далее прим. перев.)
Рина ничего не ответила. Не желая ссориться с женой, Декер усилием воли подавил приступ раздражения. У его недовольства были свои, весьма конкретные причины. Недавно Рина обращалась за утешением к раввину, что в прошлом Декер нередко делал и сам. Его жена страдала депрессией, вызванной смертью ее старого друга Абрама Спаркса, который был также другом бывшего мужа Рины, тоже покойного. Абрам Спаркс дружил и с раввином Шульманом. Лейтенант опасался, что в процессе общения Шульман и Рина наверняка вспоминали о Спарксе, а это плохо отражалось на душевном состоянии Рины. Повернувшись на живот, Декер зарылся головой в подушку.
— Сегодня звонил твой отец, — сказала Рина, выключая свет.
Декер привстал и, опершись на локоть, повернулся к ней.
— Да?
— Должно быть, у них там передавали об этом происшествии в ресторане. Он очень за тебя беспокоился.
— И что ты ему сказала?
— Я ему наврала. Сказала, что ты в полном порядке.
— Но это в самом деле так.
Рина промолчала.
— А о матери он что-нибудь говорил? — спросил Декер после некоторого колебания.
— Нет... А что?
— Да ничего. Давай спать.
Рина знала, что муж говорит неправду — он явно очень волновался за свою мать, и ей оставалось лишь догадываться о причинах его беспокойства. Может, у свекрови что-то не так со здоровьем? Закрыв глаза, Рина долго выжидала, но в конце концов решила, что продолжения не будет. Когда она уже начала засыпать, Декер вдруг снова заговорил:
— Мать звонила мне где-то пару недель назад. Понимаешь, она убиралась в гараже и нашла какие-то мои детские вещи. И так, вроде бы между прочим, спрашивает меня, что ей с ними делать. Я сказал, чтобы она прислала их сюда... или выбросила... в общем, как ей удобнее. А потом... — Он немного помолчал. — Потом я спросил ее, почему она именно сейчас затеяла уборку в гараже — ведь он уже бог знает сколько лет использовался нашей семьей исключительно как склад для всякого барахла. А она говорит: «Если не сейчас, то когда же?»
Рина дотронулась до руки мужа.
— А ты не спросил ее, не случилось ли чего?
— Конечно, спросил. Как я и ожидал, она сказала, что все нормально.
— А ты не мог поднажать на нее?
— Это же моя мать, Рина. Да и к чему? Она и так сказала достаточно. — Питер сделал небольшую паузу. — С отцом скорее всего на эту тему говорить бесполезно — она вполне может от него что-то скрывать. Я позвонил Рэнди, но он, похоже, ничего не знает, так что я думаю, она и его ни во что не посвящала.
— А может, и правда, все в порядке?
— Может. Либо это в самом деле так, либо мой брат чего-то не улавливает в поведении матери. Он никогда не отличался особой чуткостью.
— Питер, почему ты мне раньше об этом не рассказал?
— Не знаю. У тебя ведь есть свои родители... и свои проблемы.
Рина замолчала на некоторое время, чувствуя себя виноватой.
— Понимаешь, я никак не оправлюсь после...
— Да ладно, не важно.
—Может, тебе навестить ее, Питер? — спросила Рина.
— Ей не понравится, если я вдруг ни с того ни с сего заявлюсь к ним. Она хочет побыть одна, и я должен считаться с этим ее желанием.
— Дорогой, но ты хотя бы попробуй с ней поговорить. Если она будет скрывать от тебя свои проблемы, это не пойдет на пользу ни ей, ни тебе.
— Рина, я стараюсь не вмешиваться в твои дела. Пожалуйста, не вмешивайся и ты в мои.
Досчитав до десяти, Рина попыталась успокоить дыхание.
— А что, если я ей позвоню... — начала было она.
— Нет.
— Может, ты все-таки дашь мне договорить?
— Извини, — пробурчал Декер.
— Я хотела бы пригласить их к нам на День благодарения.
— Прекрасная мысль, дорогая, но боюсь, моей матери она не понравится. Ты ведь знаешь, что для нее значит День благодарения.
— Да, знаю. Но ты все же выслушай меня, ладно?
— Конечно.
— Питер, я вовсе не горю желанием устраивать торжества по случаю Дня благодарения. Мне отнюдь не улыбается этим заниматься всего через месяц после того, как закончились наши главные праздники. И еще: да, я знаю, что для твоей матери означает День благодарения Питер, мы дважды ездили отмечать День благодарения в Гейнсвилль. Все было замечательно, но ей такой праздник не по вкусу. Ее ужасно задевает, что мы ведем себя в этот день не так, как принято в их семье: не едим ее чудесную еду в ее доме с ее заветного сервиза из китайского фарфора.
— Почему ты так считаешь? Разве она тебе когда-нибудь что-нибудь говорила на эту тему?
— Ну конечно нет. Но я же вижу, как она даже в лице меняется, когда мы в День благодарения садимся за стол и ставим перед собой одноразовые картонные тарелки с фруктами и сырыми овощами. — Рина помедлила секунду, но поскольку Декер молчал, заговорила снова: — Да, мы ортодоксальные, кошерные евреи, а они — баптисты, и я ничего не могу с этим поделать. Такова жизнь. Я не могу скопировать ее кухню, а она — мою. Поэтому я предлагаю пригласить ее сюда на День благодарения и дать ей возможность приготовить все самой, используя мои кастрюли и сковородки. Пусть сделает все в нашем доме и на нашей кухне.