Змея
Шрифт:
Я увидел чистую, аккуратную контору в Йоханнесбурге, себя, сидящим там в приличном костюме. Здание представилось так отчетливо, как будто я смотрел на него, стоя рядом на тротуаре, хотя никогда прежде я его не видел. Кроме того, я увидел и другие вещи.
В тот момент Умтонга оказался в моей власти, и я совершенно ясно услышал его слова: "Все
Положив револьвер в карман, отперев дверь и снова заперев ее за собой, я отправился спать.
Я заснул как после десятидневного перехода - настолько чувствовал себя измотанным; проснулся поздно, но все случившееся ночью помнил четко - знал, что мне это не приснилось. Зарядив дробовик, я направился прямо в контору.
Змея все еще лежала около стола - голова зажата внутри корзины, а тело придавлено к полу тяжелыми бухгалтерскими книгами. Однако, она, вроде бы, выпрямилась и приняла обычную форму, и, когда я слегка постучал по ней рукояткой револьвера, сохранила абсолютную неподвижность. Мне никак не верилось, что это всего лишь безобидный кусок хорошо отполированного дерева, и зная, что в нем заключена скрытая, отвратительная жизнь, я вел себя осторожно и больше к ней не прикасался.
Несколько позже появился Умтонга - я как чувствовал, что он обязательно придет. Он как-то сгорбился и одряхлел. Говорил мало, и снова о долге - спросил, не прощу ли я часть долга; сказал, что мог бы заплатить сполна, но это разорило бы его; сказал, что продажа собственных жен означала бы потерю авторитета у племени.
Я объяснил ему, что его долг не имел ко мне никакого отношения, что он являлся должником Ребекки, так как после смерти Бенни к ней отошло все хозяйство.
Его, похоже, удивили мои слова: туземцы не одобряют, когда женщины владеют собственностью. Он считал, что хозяйство принадлежало мне и что в отношении Ребекки моя единственная обязанность заключалась в том, чтобы кормить ее, пока она жива.
Затем он поинтересовался, помог бы я ему, если бы распоряжался сам. Я ответил, что вымогательство не моя стихия. Ответ его, кажется, удовлетворил. Подобрав своего ужасного приятеля, и больше не сказав ни слова, он, тяжело ступая, вышел из комнаты.
На следующей неделе мне пришлось отправиться в Мбабане за товаром. Отсутствовал я пару дней, а когда вернулся, узнал, что Ребекка умерла и ее уже похоронили. Мальчишки-слуги рассказали мне, что произошло. Вечером когда я уехал, Умтонга встретился с Ребеккой. Он опять колдовал у крыльца, а утром обнаружили ее почерневший труп. Я спросил, не оставлял ли Умтонга свою палку, хотя заранее знал ответ: "Да, он пришел за ней на следующее утро".
Я начал разбираться с делами Бенни. Облазил всю хибару вдоль и поперек - Бенни не доверял банкам и хранил деньги в тайнике. Но вот где? Мне потребовалось целых три недели, чтобы найти его кубышку. Кроме того, я провернул оставшиеся дела, и в итоге у меня на руках оказалось десять тысяч. С тех пор я превратил их в сто тысяч, и теперь вам, должно быть, стало понятно, почему именно благодаря черной магии мы сегодня сидим здесь вместе".
Когда Карстерз подходил к концу своего рассказа, чтото заставило меня повернуться и посмотреть на Джексона. Тот пристально смотрел на хозяина дома - темные глаза на желтом лице горели свирепым огнем.
– Вас зовут не Карстерз, - вдруг выкрикнул он резким голосом.
– Вас зовут Томпсон, а меня Исааксон. Я тот ребенок, которого вы обобрали и бросили на произвол судьбы.
Прежде чем я полностью осознал значение его слов, Джексон вскочил на ноги, и, вонзив блестящее лезвие ножа в грудь Карстерза, завопил:
– Ты, чудовище... ты заплатил тому дьяволу, чтобы он убил мою мать.