Значение Православия в жизни и исторической судьбе России
Шрифт:
321. Люди всех сословий любили духовные назидательные книги и по ним учились и молились.
Говоря о набожности и религиозной настроенности русского человека, стоит особенно отметить еще одну выдающуюся, типичную черту его, — это стремление к религиозному просвещению, любовь его к душеспасительному чтению, к религиозно-нравственным книгам. В этой любви к «побожному» просвещению и к «божественным» книгам сходились решительно все русские люди. Не говоря уже о духовенстве, как сословии всегда по преимуществу книжном, весьма многие князья и государи древнерусские были страстными любителями «книжного почитания» и увлеченными, как их тогда и называли, «книголюбцами». Так, например, известно, что св. Борис имел обычай читать книги, особенно любил он читать «жития и мучения святых»; великий князь Ярослав «любил книги и читал оныя «день и ночь». Святослав Ростиславович, знавший греческий язык, собирал греческие и славянские книги и их «охотно читал»; Святослав Юрьевич был «учен писанию, много книг читал»; Роман Ростиславович Смоленский был сам учен и книжен и других «принуждал» к учению и к чтению. Родная сестра Мономаха Янка, или Анна, занималась чтением книг, и сама многих девиц обучала чтению. Константин Всеволодович, в. кн. Владимирский, собирал и сам списывал книги; между прочим, он за большие деньги приобрел более тысячи греческих книг и на свои средства нанимал. переводчиков; и т. д. [27]. С другой стороны, еще Кирилл Туровский засвидетельствовал, что и простой народ русский — «люди светские и люди, в житейских заботах живущие, прилежно требовали книжного почитания». В громадной массе старинных рукописей, в приписках, которые сделаны были прежними обладателями этих рукописей, мы встречаем имена челядинцев и простолюдинов, которые из скудных средств своих тратили, вероятно, последние гроши на приобретение назидательных книг [28]. Вообще русские люди любили и дорого ценили духовные книги,
322. Религиозная настроенность русских людей видна в их любви к выдержкам из духовных и святых книг. Православное просвещение наложило на русского человека неизгладимую печать.
И известно, какие прочные убеждения воспитывали книги эти в своих читателях, какие, если не блестящие на показ и не громкие, то в сущности все же величественные лица и явления возрастали под их опекою. Ведь могли же в рядах русского народа являться лица, как, например, некий инок Печерского монастыря Никита, о котором в Патерике говорится, что он знал всю Библию наизусть: «не можаше никто стязатися с ним книгами, — вся книги сведаше добре: вси бо изуст умеяше!». А что лиц, начитанных в священных, богослужебных и отеческих книгах, было на Руси очень много, в этом убеждает нас вся древняя наша история и литература, не духовная только, а и светская, деловая, где на каждом шагу встречаются или выдержки из книг, или места, навеянные ими; где мы даже намеренно не отыщем ни одной книжки или статьи, в которой не встречались бы в большем или меньшем изобилии библейские тексты, святоотеческие цитаты, разные религиозные сентенции, набожные выражения. По очень характерному замечанию Посошкова, русскому человеку, когда нужно было только перо испытать, и то по нажитой, исконной привычке непременно попадали на ум набожные мысли, и он писал религиозные изречения. Так велика была религиозная настроенность русских людей, воспитанная в них церковью Православною да письменностью православно-христианскою. Свою поистине неизгладимую печать наложило это Православное просвещение на русского человека, на все его мысли и чувства, идеи и идеалы, на художественное и нехудожественное его творчество, на всю поэзию и прозу его жизни.
323. Любовь к духовным книгам как источникам мудрости.
Недаром в народе русском сложилось убеждение, что его книги есть неприкосновенная святыня, и потому, когда начались у нас книжные исправления, народ в ревностной простоте своей принципиально восстал против этого дела, как против святотатства, богохульства, — жизнию своею готов был пожертвовать за неприкосновенность «и единого аза, кавыки единой» в своих святых книгах. Недаром, кстати сказать, и доселе еще простой народ русский подозрительно относится к нашим светским книгам и желает себе пищи духовной только от церкви, не хочет другого учения, как только в духе церковном. Только в религиозных книгах человек русский видит верный и заветный ключ к мудрости; только то чтение ставит он высоко, которое освещает пред ним внутренний, духовный мир, раскрывает высшее назначение и призвание человека, дает знание того, что полезно не только во временной, но и в загробной жизни. С благоговейною жаждою русский человек готов слушать те «глаголы», которые успокаивают его душу, дают ответы на томительные вопросы о Боге и жизни, проливают спасительную отраду и мир христианского упования в его истерзанное житейскою горечью сердце. Воспитанный под опекою «божественных» книг, русский человек искони назвал учение светом; а неучение тьмою, с величайшим уважением относясь к этому свету книжному, он и смотрит на него, как на дело прямо священное; в поисках за ним он охотно и смело отдается руководству только заведомо ему священных книг и сторонится нового образования, неуверенный в его доброкачественности, опасаясь, чтобы ему не дали камня вместо хлеба, чтобы не отняли у него и то, что он имеет, под предлогом дать то, чего ему не доставало.
* Качества русских людей*
324. «Русское благодушие» и простота, ласка, сердечность по отношению ко всем людям вообще.
Непрестанное богомыслие и религиозность сообщили душе русского человека мирный, благой строй и воспитали в нем многие нравственные качества, сделавшиеся также типическими его особенностями. Таково, например, уже обратившееся в пословицу «русское благодушие» и простота, ласка, сердечность, с какими русский человек склонен относиться ко всем людям вообще. При всей ревнивой опасливости за свою веру Православную русский человек, особенно в последние столетия, навык с замечательным, далеко не всем и культурным народам свойственным дружелюбием и радушием относиться даже к иностранцам, к иноверцам. Не питая ни к кому ни пламенной, ни вероисповедной ненависти, русский человек, как никто в мире, способен не только мирно уживаться, но и искренно сближаться, преданно дружиться и с татарином, и с немцем, и с евреем, и т. д., если только эти последние — люди добрые и сами не обижают русского и не косятся на него. В зависимости от этого благодушного настроения русского человека и дружелюбного отношения его к людям и развился чрезвычайно богатый в русском языке лексикон слов ласкательных и уменьшительных, как ни в каком еще другом языке. И доселе свято блюдется в простонародье русском и исконный, и симпатичный обычай называть друг друга родственными именами: младший старшего называет дедушкой, дядюшкой, равного — братом, братцем, младшего — сынком, сыночком, подчиненные начальника именуют батюшкой, а начальник подчиненных — детушками. Христианская искренность и взаимное дружелюбие старых русских людей издавна удивляли иноверцев. Один, например, немецкий писатель XVII века, Иоанн Гербениус писал: «Не могу изобразить, какое ощутил я восхищение в бытность мою в Киеве во время святой недели: все жители города сего с отверстыми объятиями спешили друг ко другу, как братья, как друзья. Благочестие, искренность и любовь сияли на их лицах. Мы называем русских невеждами, но мы можем только мечтать о добродетелях, украшающих россиян» [29]. Менее всего также свойственны русскому человеку злопамятность, мстительность, заносчивость и т. п. пороки. Напротив, несравненно чаще проявляет он крайнюю уступчивость и смирение, граничащие даже с приниженностью и самоуничижением, обнаруживает кротость и терпение в перенесении напастей жизни, незлобие и прощение при встрече с дерзостью, насилием. «Бог с ним!», «Бог ему судья!» — обычно говорит русский человек, поступаясь нередко и своим законным правом, смиренно снося и незаслуженную обиду.
325. Честность и правдивость русских людей.
Далее, при всей своей малоразвитости и единственно благодаря цивилизующему влиянию Православия, русский человек издавна обращал на себя внимание своею честностью и правдивостью. Например англичанин Колинс, долго живший в Москве в качестве придворного врача при Алексее Михайловиче, в своих записках, хотя и подсмеивается над набожностью русских людей, но в то же время с великим уважением отзывается об их добросовестности, правдивости и совестливости. Между прочим, он свидетельствует, что русские даже не нуждались в клятвах и редко, только в самых исключительных случаях прибегали к ним. Действительно, клятва даже каралась на Руси церковными уставами, и русские с презрением смотрели на человека, который в подтверждение своих слов и обещаний «всуе призывал имя Божие» [30]. Благородство и честность старых русских людей видны, впрочем, и из того уже только обстоятельства, что одна фраза, так часто читаемая в старых судных делах и в договорах: «А буде я не сдержу своего слова, да будет мне стыдно», была вернее и надежнее, чем самые предусмотрительные нотариальные расписки нашего времени.
326. Евангельская добродетель милосердия, сострадания благотворительности у русских.
Еще более усвоена была русским человеком евангельская добродетель милосердия, сострадания, благотворительности. Возможно деятельное, живое участие в судьбе всех страждущих, несчастных, бедных и доселе остается насущною религиозною потребностью набожного русского человека. Высокий образец в этом отношении подавали народу русскому цари и высшее духовенство, для которых именно милосердие христианское считалось первейшею обязанностью и высшею доблестью. На царских, патриарших и епископских дворах в старину сплошь и рядом «давались кормы», устраивались обеды нищей братии, ежедневно «творилась святая милостынька»; в дни великих праздников, в посты, а также в случаях наиболее важных, радостных или горестных событий жизни своей цари, например, сами ходили по тюрьмам, богодельням, келиям при церквах и лично оделяли немощный и бедствующий люд своими подаяниями. «Бог свидетель сему, — говорил, например, Борис Годунов народу после венчания на царство, — никтоже убо будет в моем царствии нищ или беден! И сию последнюю разделю со всеми!» — добавил он, потрясая ворот своей рубахи [31]. Призреть странника, накормить голодного, подать «несчастненькому» (арестанту), «сотворить милостыньку» — всегда было священным долгом и всякого русского человека. Известный католик Фабер в своем сочинении «O религии московитян». (1525 г.), при всем желании замаскировать добрые проявления православной жизни на Руси, все же
327. Русский человек по сравнению с западным. На Западе выступает принцип себялюбия и узкого, сухого эгоизма. Русский человек словно оторван от нашего материального века.
Вообще, говоря об отношении русского человека к людям, едва ли преувеличим, сказавши, что в этих отношениях преобладает искренность, сердечность и благорасположенность, т. е. начала, несомненно воспитанные церковью Православною. Хорошею иллюстрацией в этом случае является социальный быт других цивилизованных народов. В самом деле, несмотря на сравнительно высокую степень культуры, в жизни, например западных неправославных обществ, везде слишком прозрачно выступает принцип себялюбия и узкого, сухого эгоизма, со всеми их печальными в общежитии последствиями и спутниками. Отсюда там в ужасающих размерах с каждым годом возрастает корыстная борьба расчетов, выгод и преимуществ, проявляющихся в видимой постоянной борьбе партий, сословий, в борьбе капитала с трудом, словом — в «борьбе за существование», к чему собственно и сводится там вся общественная жизнь. Равенство, братство, бескорыстие, альтруизм там существуют больше на бумаге да на словах; в действительности же жизнь общественная связуется там более искусственными и внешними нитями: одинаковостью воспитания и убеждений, единством общественных и политических учреждений, сознанием выгоды и пользы для всякого из этих учреждений и т. п. Даже самые благороднейшие проявления общественной жизни, как, напр., благотворительность, патриотизм, там имеют более корыстную и расчетливую подкладку, а не одушевлены сердечною теплотою, истекают не из действительной любви к ближним своим, не из искреннего сострадания к несчастным, словом — не из сердца, не от души, а из ума, из эгоистического расчета. Наш известный художник В. Верещагин в своих записках об американской жизни набросал следующую весьма типичную картинку нового цивилизованного человечества: «В Америке есть и хорошие, и умные, и даже религиозные люди, но христиан, в смысле соблюдения заповедей о незлобивости, нестяжании, презрении богатства и т. п., нет. Бедный там только терпится; беспрерывная погоня за наживой создала общий тип человека безжалостного, которому нет места между праведными нового завета». Там вошло ужасное обыкновение оценивать человека не по его душевным достоинствам, а по величение его капитала; про неизвестного человека там спрашивают не, «каков он?», а, «что он стоит?» (т. е. сколько имеет) [33]. Благодаря Бога, русский человек еще не дошел до такого кумиропоклонения золотому тельцу; в нем нет такой сухости душевной и этого «окамененного нечувствия»; в нем меньше стремления делать все только напоказ, ради выгоды или из тщеславного шика. В русском человеке и доселе жива еще привязанность к ближнему и желание видеть в нем не соперника и конкурента, а товарища и брата; в русском сердце есть еще чувствительные струны, отзывающиеся на всякое мучение и страдание, на всякую скорбь и нужду. По известному и в высшей степени справедливому, меткому изречению великого нашего мудреца м. Филарета, «в русском человеке если и меньше света, зато очень много теплоты». Простой русский человек и теперь совершает доброе дело в тиши, не ища себе земного одобрения и руководствуясь только святым чувством преданности своей вере святой, которая заповедует творить добро так, чтобы даже левая рука не знала, что сделано правою. В своем милосердии и благотворительности, которые всюду и всяко проявляются, то изумляя весь современный эгоистический мир великими подвигами русского самоотвержения за меньших братий своих по вере и крови, то в скромных и одному Богу ведомых «милостыньках» бедняка крестьянина, русский человек одинаково стоит на спасительном начале братской любви к ближнему, как к самому себе, — той любви, которая составляет вторую великую заповедь Евангелия и существенную основу жизни Православной. Уашбэрн, современный английский наблюдатель славяно-русского мира, в своей весьма интересной статье «Славянин идет» [34] говорит, что великая сила русского человека отнюдь не во внешности, не в показном его поведении, которое изобилует грубостью, невежеством, апатией, пьянством и т. п. пороками, а великая и имеющая весь мир победить сила его — в сокровенной, внутренней силе нравственной: «в дебрях России жив еще тот великий дух, который некогда вдохновлял Иоанна Гусса. Этот общий великий дух проникает все русские души. Это есть дух высокого самопожертвования, Русский человек в этом отношении словно оторван от нашего материального века».
* Русские святые *
328. Духовенство и иночество просветило Россию.
Соображая величайшую перемену, произведенную верой Православной в русских людях, еще преподобный Иосиф Волоцкий справедливо сказал: «якоже древле русская земля нечестием всех превзыде, тако ныне, от того времени, как солнце евангельское землю нашу осия, — благочестием всех одоле» [35]. Воспитавши всесветно известное, общенародное «русское благочестие», вера Православная в отдельных случаях и единичных личностях создала множество доблестнейших светильников благочестия, истинных героев православного русского духа. В ряду таковых прежде всего следует вспомнить государей русских, которые в большинстве случаев являли народу своему самый увлекательный и авторитетный образец жизни христолюбивой и богобоязненной. Горячо и всецело преданные Православию, они любили посещать храмы, читать душеспасительные книги, беседовать с лицами духовными, со старцами-паломниками и т. д.; даже внешняя обстановка жизни их носила явные следы их благочестия: их палаты и дворцы походили более на храмы, потому что самым видным и обильным украшением их служили святые иконы на стенах и библейские сцены и картины, нарисованные на сводах и потолках. Почитая своим священным долгом поддерживать церкви, государи русские постоянно посылали «заздравные милостыни» и «вечные вклады» по церквам и обителям, так что теперь, кажется, не найти ни одного монастыря на Руси, который не имел бы в своем достоянии царских даров. Посещая каждогодно все монастыри городские, московские государи предпринимали нередко благочестивые путешествия так и называвшиеся «царские походы» на богомолье в монастыри отдаленные. По имени обителей, посещавшихся государями, известны были в старину царские походы — Троицкие (в Троицкую Сергиеву лавру), Звенигородские, или Саввинские (в монастырь Саввы Сторожевского), Кашинские, Переславские, Можайские, Калязинские, Никольские или Угрешские, Углицкие, Боровские, Кирилловские (в Кирилло-Белозерский монастырь) и др. Удовлетворяя благочестивой потребности государей, эти походы производили могущественное впечатление на народ и собирали со всех концов земли русской неисчислимые толпы православного люда, стремившегося принять участие в благочестивых подвигах своих благоверных государей. Один иностранец, бывший в России при Алексее Михайловиче, нарисовал, например, следующую поучительную и типичную картину личной настроенности и частного, домашнего поведения этого русского государя: «Он нежно любит свою супругу, ко всем оказывает величайшую нежность и дружелюбие. Он точно исполняет обязанности благочестия; не пропускает ни одной службы, во дни поста он присутствует и при полунощных молитвах, стоит на ногах часа по три, по пяти, часто падает ниц, простираясь на земле. Земных поклонов кладет по тысяче, а в праздники до полутора тысяч. В продолжение великого поста обедает только трижды в неделю, в прочие дни вкушает по ломтю черного хлеба, по нескольку огурцов и грибов. Во дворце его есть богадельня... Он посещает темницы, раздает милостыню... О нем можно сказать, что он преисполнен высокими качествами» [36].
329. Подвиги просвещения русским духовенством и иночеством.
Величественную картину духовного благочестия и подвижничества православного раскрывает история русского духовенства, а особенно иночества. Со всевыносящим русским мужеством и самоотвержением пастыри и иноки русской церкви совершили прежде всего апостольский подвиг просвещения всей необъятной земли русской. Вдоль и поперек прошли они всю нашу дикую и тогда непроходимую отчизну, проникали в самые отдаленные северные тундры, в первобытные леса, недоступные дебри и осенили знаменем креста Христова диких идолопоклонников, всюду насадили святую основу жизни — веру Православную, а с нею нераздельно и счастие, и благоустройство человеческое. Так, например, епископы Леонтий и Исаия, бывшие иноки Печерского монастыря, были первыми просветителями ростовскими; инок Кукша крестил вятичей, Герасим в XII веке проповедовал в окрестностях Вологды; в XIII веке отшельники, жившие на Кубенском озере, проповедовали веру Христову чуди и карелам; их труды продолжены были Сергием и Германом Валаамскими и Арсением Коневским; Лазарь крестил лопарей около Онежского озера, Стефан — просветитель Перми, Гурий — Казани и т. д.
330. Русское духовенство и иночество защищали веру Православную от расколов и ересей.
Иноки русские и пастыри церкви русской обороняли веру Православную от расколов и ересей, самоотверженно защищали пред всем светом и пред сильными мира сего правду и истину, проводили в сознание общества русского просвещенные, высоконравственные идеи, словом и делом, всем образом жизни своей подвижнической они воспитывали и просвещали массу темного русского люда и высоко поднимали в глазах его авторитет и красоту жизни православно-христианской. Навстречу старорусским богатырям, гордым своею вещественною силою, выступил, в лице иноков и подвижников русских, целый сонм других богатырей, ополченных силою духовною, величием религиозно-нравственного подвига, и народ увидел и сознал, что подвиг этих последних богатырей выше и труднее, святее и спасительнее. И весь народ перешел на их сторону, им стал сочувствовать, пред ними благоговеть; им покорялся часто и физический русский богатырь, снимая свои боевые доспехи и облекаясь сам в монашескую мантию.