Значит, ты жила
Шрифт:
Я взглянул на Сильви. Ее лицо приобрело зеленоватый оттенок, глаза сверкали от бешенства, напоминая два черных язычка пламени.
— Я прошу у вас прощения, — холодно произнес я тихим голосом.
— Вы — презренный негодяй!
— Согласен!
— Почему вы уничтожили письма?
Теперь я мог ей сказать. Я не только имел на это право, более того — я чувствовал, что обязан так поступить. С этого момента начнется мой долгий путь к Андре.
— Мы были не в праве предъявлять их в суде, Сильви. Эти письма никого не касались! Даже
— Несчастный! Разве вы не отдаете себе отчета в том, что натворили?
— Напротив, отдаю полностью! И испытываю чувство гордости. Это был единственный способ хоть как-то искупить мою вину перед женой!
— Потому что вы ее любите, а? Признайтесь!
— Да, Сильви, я люблю ее!
— Несмотря на то, что она повела себя как последняя дрянь?
— Возможно, именно поэтому. Ведь она действительно жила, а я убил ее, потому что не знал этого. Какая чудовищная ошибка, Сильви!
Она обхватила голову руками. Я подумал, что с ней случится истерика, она закричит… Но заговорившее в ней вдруг чувство собственного достоинства заставило ее в последнюю минуту сдержаться.
— Господи, я больше не понимаю, что происходит, не понимаю, не понимаю, — простонала она.
Я не испытывал к ней жалости. Ее отчаяние выглядело, конечно, так же смехотворно, как и все, что она делала или говорила!
— Не горюйте, так оно лучше!
Встав, она подошла ко мне, разъяренная и такая уродливая, что мне стало страшно.
Она замолотила меня кулачками по груди. Мне было больно, как от ударов козлиных копытц.
— Какой же мерзавец! — тихо бормотала она. — Какой подлец! Ничтожество! Самолюбие, а? Вам не хотелось, чтобы присяжные узнали, что вы есть жалкий рогоносец… Вы бы не вынесли, если б о похождениях вашей жены заявили во всеуслышание на суде! Признайтесь! Вы согласны были прослыть обманутым мужем, когда все подстроили сами! Когда думали, что это неправда! Но теперь вы не желаете! Вы столь же дорожите своей честью, сколь и ее памятью! Гнусный слабак! Неисправимый слабак! Тряпка! У вас не хватило мужества пережить эту минуту унижения…
Я задумчиво слушал, терпя удары… Может, она права? Что заставило меня так поступить — самолюбие или моя любовь к Андре, родившаяся после ее смерти?
Сильви с трудом переводила дыхание и вновь осыпала меня ругательствами, сопровождая их градом ударов.
— Нет, — произнес я, — любовь… Я в этом совершенно уверен!
Ее ярость достигла предела.
— Ну что ж, не спешите радоваться! О том, что вы были жалким рогоносцем, все-таки узнают! Узнают! Самое лучшее письмо я вам не показала!Оно у меня дома, в моем секретере! Попробуйте-ка, достаньте его! Слава Богу, я вас знаю… Я знала, что вы способны на это! Вы слышите, Бернар Сомме! У меня есть третье письмо!И какое пикантное, если бы вы знали! Его прочтут на суде! Вы были женаты на дряни! И это станет известно! И вы будете выглядеть настолько смешно, что вас даже не оправдают!
Ее голос прервался. Руки опустились. Она была на грани обморока.
Я закрыл глаза, стараясь сосредоточиться… Понять! Опять эта великая проблема: понять! Понять все, чтобы суметь предпринять эффективные действия. Третье письмо! У нее в секретере! Третье письмо… Кто же может взять его там? Ни я, ни кто-либо другой. Только она знает! Только она может!
Я вскинул руки к ее шее, уколов мимоходом ладонь острым кончиком старомодной броши… Но я не обратил внимания на эту боль. Мне надо было действовать быстро, прежде чем она закричит, а главное — до того, как прибежит надзиратель. Быстро!
Она схватила меня за запястье. Слишком поздно. Я сдавил пальцами ее худую шею. Она была не в силах заставить меня разжать руки. Она стонала, мерзко хрипела, и от этих звуков у меня мутилось в голове. Я смотрел, как она умирает, с какой-то безумной напряженностью во взгляде; так смотрят на подыхающую гадюку, душа ее и думая при этом, что если не прикончишь ее, она убьет тебя.
Только тут все было несколько иначе. Ибо, если я не прикончу Сильви, я буду спасен! Спасен, благодаря этому гадкому письму, которое она хранила у себя!
Она широко открыла рот и — удивительная вещь! — хрипы прекратились. Закатились глаза, и стали видны одни белки.
Наверное, она уже была мертва, но я продолжал сжимать ее шею. Я хотел быть совершенно уверенным. Запас прочности, так сказать! Деловым людям это знакомо. Запас…
Теперь она была действительно мертва.
Я отбросил ее на кровать. Ее голова ударилась о стену.
Наступила полная тишина, нарушаемая лишь беспорядочным биением моего сердца и шумом воды, по-прежнему струйкой текущей из открытого крана.
Я выпил немного воды. Смочил горящее лицо… Затем проверил, не осталось ли в унитазе бумажных клочков… Не осталось. И тогда я направился к двери.
В этот момент усач появился сам.
— Визит закончен, — сказал он игривым голоском.
В ту же секунду он заметил на постели скрюченное тело Сильви.
Его взгляд затуманился, словно ему внезапно ужасно захотелось спать.
Глава XVI
На этот раз секретарь следователя Лешуара явно считал, что я заслуживаю интереса, и не мог отвести от меня глаз.
Что касается следователя, он тоже держался иначе. Теперь я был вполне серьезный клиент для него…
— Итак, вы не желаете объяснить мотивы, побудившие вас совершить новое преступление?
— Мне нечего сказать, господин следователь…
— В таком случае мне придется прибегнуть к методу дедукции!
Он был непрочь, этот славный следователь, в очередной раз продемонстрировать свои маленькие таланты, полезные в компании. Публика, которую он мог поразить, была весьма немногочисленна, но ему этого было достаточно. То был человек скромный и честный. Он не стремился к рекламе.