Знаешь, сколько опало во сне лепестков...
Шрифт:
Ещё не дойдя до унитаза, её вырвало так, что потемнели небеса, как будто её сейчас будет рвать внутренностями. Я испуганная стояла рядом. Вэньцзин продолжало рвать, я смотрела на её мучения и мне стало очень жалко её. Я сказала: "Вэньцзин, прости меня".
Вэньцзин подняла голову и засмеялась сквозь боль: "Дурочка, за что тебе извиняться? Я же, блядь..."
Не успев закончить, её опять вырвало. Я стояла рядом, и моё сердце разрывалось, слёзы катились из глаз большими крупинками. Мы с Вэньцзин с детства были вместе. Каждый раз, когда я что-то натворю, она помогала мне уладить. Я была ребёнком, который постоянно наделает дел, мама называла меня "бедокуркой", куда бы я ни пошла, с кем бы не повелась, везде и со всеми у меня случались
Я подошла, чтобы обнять её, но в результате я распласталась у неё на плечах и зарыдала. Увидев, что я плачу, Вэньцзин немного растерялась. Она не может видеть, как я плачу, раньше она мне говорила, что ей не было бы так тяжело смотреть на то, как меня режут, чем на то, как я плачу. Помню, тогда я отругала её за такие сравнения.
Вэньцзин сказала: "Ничего страшного, Линь Лань, правда, ничего страшного". После этого меня как будто прорвало, и я заревела так, что затряслись земля и небо.
Выйдя из уборной и проходя по корридору, я увидела Гу Сяобэя и Яо Шаньшань. Половина лица Яо Шаньшань покраснела, даже как будто опухла, она была вся в слезах, как обиженный непорочный цветок. Только я знала, какое сердце гадины из гадин бьётся под шкурой этой красавицы.
Мы с Вэньцзин прошли, не обратив на них внимания, лишь у меня промелькнуло: "Гу Сяобэй, мы с тобой действительно больше ничего не должны друг другу".
20
После возвращения с дня рождения Гу Сяобэя у меня поднялась температура, и я провела два дня в состоянии больного сна. Когда я открыла глаза, я обнаружила, что я уже нахожусь в родительском доме. Мама сказала, что она забрала меня к себе. Она звонила мне, и я ей начала что-то говорить в горячечном бреду и плакать в телефон, она не понимала, что случилось и здорово перепугалась. Я смотрела на маму и подумала, что всё-таки эта старушка заботится обо мне, и весело ей улыбнулась.
Все последующие дни кто-нибудь навещал меня, один за другим. Первой пришла Вэньцзин и начала исступлённо бахвалиться, какая она в тот день была героиня,— так же исступлённо, как она в тот день блевала. Я ей говорила: "Да-да-да, ты самая охренительная".
Потом пришёл Байсун и начал нести что-то про то, какая я большая, а всё ещё болею. Вот новости, неужели только детям болеть разрешается? Потом мы болтали про первую любовь, он мне поведал, что его первую любовь разрушила я. Только теперь я узнала, что я была первым человеком, по-настоящему понравившимся Байсуну. Я испугалась, что он начнёт сводить со мной старые счета, поэтому не решилась завязывать разговор. Чтобы переменить тему я спросила, как получилось, что ему стала нравиться Жасминчик. Он посмотрел на меня, подумал какое-то время и очень серьёзно сказал: "Ты знаешь, Ли Жасмин не такая, как вы с Вэньцзин, она не из богатой семьи, один раз мы сней ходили по магазинам, и она увидела, что в магазине каких-то плюшевых собачек-медвежат распродажа, она очень долго простояла в дверях, а потом нерешительно тихим голосом спросила: "Байсун, купи мне игрушку, ладно?" Игрушка точно стоила меньше 50 юаней. Я смотрел на неё и моё сердце сжималось. Я тогда подумал, что я обязательно должен сделать её жизнь лучше". Услышав слова Байсуна, моё мнение о Ли Жасмин в одночасье переменилось. Может, она и вправду с детства была воспитана как леди, может это не фальшь? Если так посмотреть, то нас с Вэньцзин, у которых одна пара сапожек стоит несколько тысяч, точно надо расстрелять. Когда Байсун уходил, я сказала ему: "Хорошенько заботься о Ли Жасмин". Он улыбнулся в ответ: "Разумеется".
Потом пришла Вэйвэй — вот уж точно богатенький Буратино,— принесла кучу сумок, больших и маленьких: женьшень, панты, медвежьи лапы — с этим добром можно было бы аптеку открывать, увидев это, моя мама застыла с выпученными глазами и открытым ртом. Моя мама тоже немало повидала свет, каждый раз на Новый год и другие праздники нам тоже не второй свежести подарки дарят, но такого изобилия, как
Последним пришёл Лу Сюй. Я приказывала ему подавать мне салфетки, чистить яблоко, наливать воду, в общем повелевала им, как рабом,— раз уж заболела, так надо воспользоваться ситуацией до конца. Я смотрела на то, как он, словно агнец, слушался меня, и уже начала было сомневаться тот ли это Лу Сюй, что носился за мной по офису и лупил меня. В тот день я опять рассказала ему о нас с Гу Сяобэем, только, разумеется, поменяла все имена персонажей на ABCD. Я велеречиво и восторженно повествовала обо всём этом, а когда подошла к концу, увидела, что у Лу Сюя какое-то странное выражение лица, как будто страдающее и серьёзное, и как будто ему немного жаль меня. Увидев, что дело пошло не туда, я перестала говорить, но я уже успела навлечь неприятности, причём большие неприятности, потому что Лу Сюй вдруг сказал: "Линь Лань, ты мне нравишься. У тебя нет человека, который бы о тебе заботился, а сама себя ты совсем не умеешь беречь".
21
Не прошло и несколько дней, как я выздоровела — да в общем болезнь и не была особо серьёзной,— и я опять живчиком отправилась на работу. Когда я пришла, Лу Сюй поразился, как быстро я восстановилась, ещё несколько дней назад лежала при смерти, а теперь вдруг прибежала работать. Он спросил, не нужно ли мне ещё пару дней отдохнуть. Я сказала: "Не надо, не надо. Я дикая травка, льют дожди, дует ветер, гремит гром, пылает огонь — была бы лишь весна, и жить я тоже буду". "Ну раз ты опять так языком мелешь, значит точно выздоровела".
Только я присела, как раздался звонок. Это была Вэйвэй. Они открыли новый бар и приглашают всех, она сказала, что я обязательно должна пойти, Вэньцзин тоже идёт. Я сказала: "Хорошо, точно буду".
После работы я спросила у Лу Сюя, не хочет ли он со мной выпить, а заодно увидать моих двух любимых сестричек. Лу Сюй сказал, что у него нет времени и что ему надо работать. Я сказала ему: "Что ж ты за лох, ты же если женишься, то не пройдёт и полугода, как у тебя рожки пробиваться начнут!" Развязной походкой я вышла из офиса, и лишь выйдя за дверь, бросилась наутёк по коридору. Наверное, Лу Сюй сначала не понял, в чём дело, но через секунду я услышала доносящийся из его комнаты звук отъезжающего стула, звук открывающейся двери. Лу Сюй уже выбегал, чтобы отлупить меня, но я уже была в лифте.
Вечером, одевшись, по совету Вэйвэй, "как последний бесёнок", размалёванная, я мчалась в бар. Новый бар Вэйвэй был на Саньлитунь [27] , я сказала ей, что Саньлитунь — это уже не тема, молодёжь туда больше не ходит, там сейчас одни вечно недовольные высокомерные дядьки, считающие себя пупом земли. Вэйвэй с крайнем презрением сказала мне, что я ничего не понимаю в конъюнктуре рынка, инвестировать нужно так, чтобы, когда рынок находится на самом дне, сделать сильный ход, а потом стричь купоны. Вэйвэй чем только не занималась. Начинала она с рекламы, вскоре она обошла всех на этом поприще, после чего она принялась за кино, а недавно запустила свои злые ручки в ночные клубы — ей осталось только заняться секс-индустрией и стать первой сутенёршей.
27
Саньлитунь — знаменитая улица баров и ночных клубов в Пекине.