Знаешь, сколько опало во сне лепестков...
Шрифт:
Я не помню, чем всё в тот день закончился, помню только, что слова лились рекой из уст Лу Сюя, а мы с Вэньцзин сидели и вынашивали чёрные замыслы.
Я думала, почему же эта жизнь такое говно. Как сериалы.
На следующий день Вэньцзин прибежала к моему дому за мной, я мигом спустилась к ней. Стоя перед ней, мне казалось, что мои 1,72 м превратились в 1,27. Я подумала, что если мы обе будем продолжать молчать, то это тоже не выход, и только я успела сказать "Вэньцзин, прости...", я даже не договорила, как Вэньцзин подпрыгнула и со всего размаху ударила меня рукой. Выглядело это довольно сильно, на самом деле было ничуть не больно — так же как и когда меня ударил Гу Сяобэй. У меня из глаз сразу покатились слёзы, лучше бы Вэньцзин ударила меня изо всех сил.
Она развернулась и ушла, но перед этим бросила мне слова от которых мне стало так больно,
24
После того дня я сидела дома, Вэньцзин ни разу не зашла ко мне. Зато заходил Гу Сяобэй, я бросилась к нему на плечо и разрыдалась, размазав по нему слёзы и сопли. Я вдохнула запах его тела, и мне он показался таким же вечным, как и в прошлой жизни. Вдруг я вспомнила, что каждый день к этому плечу прижимается Яо Шаньшань, и мне сразу стало тошно, я оттолкнула его и сказала, чтобы он убирался прочь. Гу Сяобэй смотрел на меня красными глазами. Он сказал:
— Линь Лань, не надо так.
— Что тебе-то? Как хочу, так и делаю, не нравится — вали, кто тебя тут заставляет невинной лисичкой прикидываться?
Гу Сяобэй развернулся и вышел из моей комнаты, тихонько закрыв за собой дверь. Я схватила мисочку, стоявшую у изголовья, и швырнула её в дверь. Мне нисколько не было жаль разбитой мисочки, а ведь ещё недавно мы с Вэньцзин ругались по поводу неё.
Я всё время лежала на кровати, на работу я тоже пойти не решалась. Я всё время чувствовала себя виноватой перед Вэньцзин, и лето мне казалось по-зимнему холодным. Поначалу Лу Сюй каждый день кричал мне, стоя под окнами, но я говорила маме, что если она откроет дверь, я подохну прямо перед ней. В конце концов я выбежала на балкон и обматерила его, и пока материла, сама расплакалась. Услышав мой плач, он растерялся и сказал мне: "Линь Лань, не надо так". Я холодно усмехнулась про себя: "Теперь все только этой фразой общаются?" Я помахала ему рукой и сказала, чтобы он уходил, но сказала так тихо, словно на издыхании, что сама себя не услышала. Зато размахивая руками, я сумела уронить с балкона цветочную кадку.
В конце летних каникул началось распределение на практику, я попросила папу, чтобы он воспользовался своими бескрайними связями и устроил меня в Шанхай. Я больше не могла оставаться в Пекине — ещё чуть-чуть и я бы точно здесь умерла.
В день, когда я паковала чемоданы, мне позвонила Вэньцзин. Сначала мы обе молчали, мне на сердце стало не по себе, но потом Вэньцзин вздохнула и сказала: "Ну ты и сучка, взяла и уехала, где твоя доброта?" Услышав эти слова, я сразу разразилась плачем, потому что, если она так говорит, значит она меня простила. Я рыдала, не останавливаясь, казалось, что скоро выплачу все лёгкие. Вэньцзин застучала руками и ногами: "Не реви! Нет! Мне лучше, чтоб меня ножом резали, чем твой слышать!" Потом она сказала: "А ты жестокая: разбила цветочный горшок о голову Лу Сюя, а он с окровавленной головой продолжал стоять под окнами и ждать тебя, но потом упал без сознания, и только местные тётушки утащили его в больницу". Я почувствовала, как будто моё сердце полоснули бритвой.
Вэньцзин сказала, что она простила меня, потому что она знала, что всегда притворялась нежной девочкой перед Лу Сюем, и влюбился он не в настоящую Вэньцзин, поэтому она решила, что лучше будет остаться свободной. И в конце она сказала: "Линь Лань, похоже, этот говнюк и правда тебя любит".
25
В день отъезда меня, словно какую-то госкомиссию, провожала целая толпа. Увидев, что Лу Сюй не пришёл, у меня на сердце стало пусто, как в холодном здании аэропорта. Он, наверное, сейчас лежит, обвязанный бинтами, в больнице. Я недолго побесилась, прощаясь с Вэйвэй, Байсуном и Вэньцзин, затем повернулась и пошла к посадке. Я ушла твёрдой поступью, ни разу не обернувшись.
Перед самой посадкой раздался сигнал телефона. Пришло сообщение от Лу Сюя.
"Я стоял позади в терминале, если бы уходя ты обернулась, то сразу увидела бы меня. Я думал тебе будет жаль расставаться, но ты так и ушла, ни разу не обернувшись".
На входе в самолёт бортпроводница вежливо попросила меня выключить телефон. В момент, когда нажала на кнопку выключения, из моих глаз хлынули слёзы, словно разлившиеся воды Хуанхэ. Я вдруг вспомнила похвалу, которой меня удостоил Лу Сюй: "Неиссякаемый
Самолёт с монстроподобным рёвом устремился в небо, я упёрлась головой в иллюминатор и забылась и проспала до самой посадки. Мечась во сне, я опять увидела молодых Гу Сяобэя, Вэйвэй, Вэньцзин, Байсуна. Я увидела нас во время учёбы в старшей школе — банда разнузданных и высокомерных подростков. Мы бушевали и буянили до слёз и крови, и солнце во сне светило невыносимо ярко. Только я видела печаль и тоску, которые беспрестанно в беспорядке развеивал ветер, словно лепестки, и числа их было не счесть. Во сне я так и не увидела Лу Сюя, я не могла вспомнить его лица.
Самолёт вошёл в облака и, ударившись о них, разбрызгал мои слёзы на девятикилометровой высоте.
26
Уж не знаю, то ли мне показалось, то ли из-за того, что Шанхай находится вблизи моря и там часты сильные ветра и тайфуны, но во время снижения я чувствовала, как самолёт бросало в разные стороны, а, коснувшись земли, он стал подпрыгивать, словно машинка на детском аттракционе. Боль, переполнявшая меня на высоте, ещё не до конца рассеялась, и мне пришла в голову циничная мысль, что я была бы чертовски рада, если бы этот самолёт, наконец, разбился. Вэньцзин и Вэйвэй, конечно, будут по мне лить реки слёз. А вот насчёт трёх уродцев — Гу Сяобэя, Байсуна и Лусюя — я не так уверена.
Выйдя из самолёта, я включила телефон, и одно за другим он принял пять входящих сообщений, от вибрации которых у меня онемела рука. Все они были от Спички. Одно из них меня выбило из колеи: "Ты чё ломаешься, как девочка?! Рассказала бы что-нибудь, повеселила бы старую!"
Мы учились со Спичкой в первой ступени средней школы. Я, Байсун, Вэйвэй и другие беспредельничали, как будто были в танке, и никого не боялись. Никого кроме неё. Например, на первый взгляд всем казалось, что круче нас с Вэньцзин только горы, на самом деле мы были остры только на язык, типичные бумажные тигры. Как максимум, пластиковые. Все называли нас ягнятами в волчьей шкуре, лишь Гу Сяобэй всё время повторял, что мы волки в бронежилете. Но очень пушистые. Вэйвэй по сравнению с нами действительно повидала мир и прошла немало жизненных бурь, но она и рядом не стояла со Спичкой. Мама Спички умерла, когда рожала её, поэтому ей отец люто её ненавидел (уж не знаю, какая здесь логика), каждые три дня задавал ей лёгкую трёпку, каждые пять дней бил по-настоящему. Но Спичка с самого детства была стойкой, как тушь Maxfactor. Обычно дети на всю округу кричат, что им больно и уже ревут во всю, когда взрослый ещё только замахнётся на них. В этот момент вся округа сбегается посмотреть, не случилось ли чего, и взрослому уже неудобно ударить ребёнка. Например я и Вэньцзин такими и были, если так подумать, то мы с детства были хитрыми обманщицами и ничего не боялись, и становится понятно, почему Гу Сяобэй называл нас пушистыми волчатами в бронежилете. А вот Спичка не плакала, даже если её избивали до полусмерти. Она просто смотрела на отца взглядом, подобным кинжалу, и ждала, пока отец устанет её бить, а потом вставала и холодно ему усмехалась. В 15 лет Спичка ушла из дома и скиталась по подворотням, в то время как мы с Вэньцзин и Байсуном беззаботно тусовались в школе. Уходя из дома, Спичка напоследок сказала отцу: "Ты просто мудак".
Когда мы были в предпоследнем классе, Спичка навестила нас. Увидев её покрасневшие и распухшие губы, я подумала, что её опять били, и только потом я узнала, что это была помада, причём последняя новинка. Денег, которых стоил один тюбик, хватило бы мне на неделю. Мы, обнявшись, ходили с ней по кампусу и встречали прежних учителей, которых очень интересовало, чем теперь Спичка занималась. Она отвечала, что работает на панели, после чего те убегали как ошпаренные.
Когда мы были на первом курсе, Спичка ещё раз приехала к нам. Теперь Спичка уже не работала на панели, а была сутенёршей. Она гордо и ломливо заявляла: "Я больше не угнетённый!" Она говорила, что секс-индустрии она теперь как рыба в воде. Ещё она говорила, что заставляла других запомнить её имя с помощью известного произведения Андерсена. Я сначала не могла понять, что общего могло быть у детских сказок и секс-индустрии, но Спичка тут же разъяснила мне. Представляясь, она каждый раз говорила: "Я — Спичка с девочками". Я подумала, вот плутовка! Байсун сказал, что её руки по локоть в крови девственниц, а я представила себе Спичку, когда она отправляет девочек в гостиницу, как раньше продавали черных рабов,— всё та же преступная торговля людьми.