Знахарь
Шрифт:
— Привязывай, — едва слышно прошептал Василь.
— И не смотри сюда. Можешь смотреть на потолок или в окно на облака.
Этот спокойный голос как бы убаюкивал Василя. Он чувствовал, как сильно опоясывают его веревки. Сейчас он был придавлен к столу так, что не мог пошевелиться. Глядя в сторону, заметил еще, что Антоний, высоко закатав рукава, долго мыл руки в горячей воде.
Потом зазвенели инструменты, еще секунда, и Василь почувствовал как бы мгновенное прикосновение раскаленной проволоки к правой ноге. Еще, и еще!.. Боль становилась все мучительнее. Василь
— Ааааа…
Внезапно на больную ногу обрушился сильный дар. Боль была такой нестерпимой, что огнем пронзила мозг и свела мышцы смертельной судорогой. В глазах парня сверкнули серебристые искры.
— Умираю, — подумал Василек и потерял сознание.
Когда он пришел в себя, первым его ощущением был привкус водки на губах. Чувствовал себя Василь совершенно ослабевшим. Он не мог открыть глаза, не мог понять, где он находится, и что с ним произошло. Затем почуял запах табачного дыма и стал различать шепот. Двое в комнате разговаривали. Василь узнал голос отца и Антония.
Он с трудом открыл глаза. Постепенно они привыкли к полумраку, царившему в комнате. Напротив, на лавке сидел, всматриваясь в него, отец. Рядом стоял Антоний.
— Он открыл глаза, — взволнованно сказал отец. — Сынок, Василек! Бог милосерден к нам грешным! Пусть его имя будет свято во веки веков! Сынок, ты живой? Живой же?..
— А чего ему не быть живым? — приблизился к кровати Антоний. — Живой и должен выздороветь.
— Это ты мне ноги составлял? — шепотом спросил Василь.
— А кто же? И все хорошо вышло. Страшно они у тебя были поломаны, а тот доктор еще хуже тебе сделал. Сейчас нужно лежать спокойно. Все должно срастись.
— И буду… буду ходить?..
— Будешь.
— Как все?
— Как все.
Глаза Василя закрылись.
— Заснул. — объяснил Антоний. — Пусть спит. Сон вернет ему силы.
Глава VII
Неделю спустя у Василя спала температура и появился аппетит. Вместе с надеждой вернулось настроение. На перевязках кривился от боли, но шутил. Ухаживал за ним Антоний сам, а когда на мельнице было больше работы, больного опекали женщины.
Сохранить от них тайну было невозможно, поэтому весть об операции мигом разлетелась по округе. То один, то другой приятель Василя забегали по дороге, чтобы переброситься с ним несколькими словами. Заявлялись и любопытные бабы, чтобы выведать подробности, а потом посплетничать. Но Антония они избегали и, увидев, что он в комнате, быстренько исчезали.
Так миновал октябрь, за ним ноябрь. Накануне Рождества Василь стал просить Антония, чтобы тот позволил ему попробовать свои силы.
Однако Антоний только прикрикнул на него.
— Лежи и даже не думай об этом! Сам скажу, когда можно вставать!
Только под конец января он объявил, что можно снимать бинты. Вся семья хотела присутствовать при этом, но Антоний никого не пустил. Он сам очень волновался, и руки у него дрожали, когда он снимал бинты.
Ноги Василька еще больше похудели, мышцы еще больше одрябли. Но раны зажили хорошо и, что самое главное, исчезли шишки и искривления.
Антоний осторожно, сантиметр за сантиметром ощупывал через тонкую кожу кости, закрыв при этом глаза, будто они ему мешали.
Наконец перевел дыхание и попросил:
— Пошевели пальцами… А сейчас осторожно стопами… Больно?
— Нет, не больно, — срывающимся от волнения голосом ответил Василь.
— А сейчас попробуй согнуть колени…
— Боюсь.
— Смелее, ну!
Василь согнул колени и глазами полными слез посмотрел на Антония.
— Могу согнуть! Могу!
Подожди, не все сразу. Сейчас подними немного эту ногу… вот так, а сейчас ту…
Напрягаясь и от волнения дрожа всем телом, Василь выполнял требуемые движения.
— А сейчас накройся и лежи. Неделю полежишь, а потом начнешь вставать.
— Антоний!
— Что?
— Это значит… это значит, что я… смогу ходить?
— Так же, как и я. Не сразу, конечно. Нужно поучиться будет. Сразу, как малый ребенок, на ногах не устоишь.
Так оно и было. Только через две недели после того, как были сняты повязки, Василь смог самостоятельно обойти комнату. Вот тогда Антоний созвал в пристройку всю семью. Пришел Прокоп с Агатой, обе молодые женщины и маленькая Наталка.
Василь сидел на кровати уже одетый и ждал. Когда собрались все, он встал и обошел комнату медленным, слабым, но ровным шагом, а затем остановился и рассмеялся.
И тогда женщины разразились таким плачем и причитаниями, точно на них свалилось самое большое несчастье. Сотрясаемая рыданиями мать Агата обняла сына. Только старый Прокоп стоял неподвижно, но и у него по усам и бороде катились слезы.
Пока женщины, не переставая, то плакали, то смеялись, Прокоп кивнул головой Антонию:
— Пойдем со мной.
Выйдя из пристройки, они обошли дом и вошли в сени.
— Давай свою шапку. — распорядился Прокоп.
Взяв ее, он исчез за дверью. Через несколько минут дверь отворилась и на пороге появился мельник. В обеих руках старик держал шапку. Он протянул ее Антонию.
— Вот, бери! Самые настоящие царские империалы. Этого тебе хватит до конца жизни. Того, что ты для меня сделал, деньгами не оплатишь, но, что имею, то даю. Бери!
Антоний посмотрел на него, потом на шапку: она до краев была заполнена золотыми монетами.
— Что ты, Прокоп?! — Антоний отступил на шаг. — Что ты? С ума сошел?
— Бери, — повторил мельник.
— А зачем мне это?! Мне не нужно. Перестань, Прокоп. Разве я ради денег?.. Я от всего сердца, за твою доброту! И парня жалко было.
— Возьми.
— Не возьму, — решительно ответил Антоний.
— Почему?..
— Не нужно мне это богатство. Не возьму!
— Я же от чистого сердца, видит Бог, от сердца. Я не жалею.
— А я от чистого сердца благодарен тебе. Спасибо, Прокоп, но не надо мне денег. Хлеб у меня есть, на табак и одежду заработаю, а это зачем мне?!